Шрифт:
Глава 1
«Скажите, пожалуйста, Мегрэ…»
Этот обрывок фразы Мегрэ вспомнил значительно позднее, а в данный момент он не придал ему значения. Все было обычным и хорошо знакомым: обстановка, лица. Настолько обычным, что не обращаешь на них внимания.
Вот уже много лет подряд Мегрэ имели обыкновение раз в месяц обедать в семье доктора Пардона, на улице Попенкур, недалеко от бульвара Ришар-Ленуар.
И так же раз в месяц доктор с женой приходили обедать к комиссару. Это давало возможность двум дамам вступать
Как всегда, никто не торопился выйти из-за стола.
Алиса, дочь Пардонов, ожидавшая ребенка, приехала к родителям на несколько дней погостить и сейчас всем своим видом как бы извинялась перед присутствующими за то, что выглядит такой неизящной.
Стоял июнь. Весь день была невыносимая духота, и вечер предвещал грозу.
Дамы по традиции, установившейся с первого же совместного обеда, подали кофе и удалились в другой конец гостиной, беседуя вполголоса и давая возможность мужчинам поговорить о своем.
И все же одна незначительная деталь отличала этот вечер от других вечеров. В то время как Мегрэ набивал и зажигал свою трубку, Пардон на минуту исчез в своем кабинете и вернулся с коробкой сигар.
— Я не предлагаю вам, Мегрэ…
— Вы перешли на сигары?
Он никогда не видел, чтобы доктор курил что-либо, кроме папирос. Бросив короткий взгляд на жену, Пардон пробормотал:
— Она просила меня об этом.
— Из-за статей о раке легких?
— Да. Они произвели на нее сильное впечатление.
— А вы в них верите?
— Признаюсь, что вне дома….
Он плутовал. Дома он мирился с сигарой, которая не доставляла ему удовольствия, а вне дома курил папиросы. Потихоньку, тайком, как школьник.
Доктор был небольшого роста, худощавый. Его темные волосы начали серебриться, и на лице появились следы нелегко прожитой жизни. Их совместные вечера редко заканчивались без тревожного и настойчивого вызова к больному, когда Пардон вынужден был извиняться и покидать своих друзей.
— Скажите, пожалуйста, Мегрэ… — Он произнес эти слова нерешительно. — Мы с вами приблизительно одного возраста…
— Мне пятьдесят два…
Врачу это было известно, так как он лечил комиссара и заполнял на него карточку.
— Через три года отставка, пенсия. В полиции в пятьдесят пять лет отправляют удить рыбку…
Реплика прозвучала несколько меланхолично. Время от времени у окна, где они стояли, их окатывали волны свежего воздуха, и они замечали на небе вспышки молний. В доме напротив какой-то старик, облокотившись на подоконник, казалось, пристально разглядывал их.
— Мне сорок девять… В нашем возрасте разница в три года не кажется существенной.
Мегрэ не мог предположить, что детали этого ленивого разговора однажды вспомнятся ему. Он очень любил Пардона. Это был один из немногих людей, с которыми он охотно проводил вечера.
Доктор продолжал свою мысль, с трудом подбирая слова:
— Мне хотелось бы задать вам один вопрос…
Его смущение было явным. Они, безусловно, были друзьями, и все же как-то не решались касаться некоторых тем. Например, никогда не говорили они о политике и о религии.
— Приходилось ли вам за время вашей работы, — продолжал Пардон, — встречать преступника… Я хочу сказать… — Он все время мучился, выбирая слова, словно старался выразить свою мысль предельно точно. — Преступника, отвечающего за свои поступки, но который действовал бы, движимый просто жестокостью?
— Словом, вы имеете в виду преступника в чистом виде?
— Скажем так: законченного преступника…
Мегрэ внимательно следил за сигарой, с которой Пардон обращался довольно неловко.
Он не ответил на вопрос, который задал ему друг.
— Если бы, на свою беду, я был судьей, — начал он неуверенно, — или присяжным в судебном процессе…
Нет! Я уверен, что не смог бы взять на себя ответственность судить человека…
— Каково бы ни было преступление?
— Дело не в преступлении… Дело в человеке, который его совершил…
Разговор двух мужчин на этом оборвался. К ним подошла мадам Мегрэ:
— Выпьете немного арманьяка?
Пардон бросил короткий взгляд на Мегрэ:
— Нет… Спасибо…
По крышам прокатился сильный удар грома, но дождя, которого все ждали уже несколько дней, так и не последовало.
Прошло десять дней с тех пор, как Мегрэ обедали у Пардонов. Снова было жарко. Парижане разъезжались на каникулы. Комиссар в своем кабинете работал без пиджака, окно было раскрыто настежь. Вода в Сене отсвечивала тем серо-зеленым цветом, какой бывает у морской глади в безветренные дни.
В то время, когда Мегрэ просматривал донесения своих помощников, Жозеф, старый судебный пристав, постучал в дверь тем особенным стуком, который все сразу узнавали. Он вошел, не дожидаясь приглашения, и положил письмо на стол комиссара.
Увидев надпись в верхнем углу конверта: «Кабинет префекта полиции», Мегрэ нахмурил брови.
Внутри была записка:
«Дивизионного комиссара Мегрэ просят явиться 2 июня к 11 часам утра в кабинет господина префекта полиции».
Кровь прилила к лицу, как во времена, когда его, школьника, вызывали к директору. Машинально он взглянул на календарь — 28 июня… Посмотрел на часы — половина одиннадцатого… Приглашение при шло не по почте, а через посыльного…
В течение более тридцати лет его службы в уголовной полиции и десяти лет, когда он возглавлял криминальную бригаду, впервые его приглашали подобным образом.
При нем сменилась добрая дюжина префектов, с которыми у него складывались более или менее приятные отношения. Некоторые оставались на этом посту так недолго, что он не успевал даже поговорить с ними. Иные звонили ему по телефону с просьбой зайти к ним в кабинет, и почти всегда речь шла о каком-нибудь поручении деликатного и малоприятного свойства: вызволить из беды сына или дочь какого-нибудь высокопоставленного лица.