Механическая птица
Шрифт:
Хотя у изобретателей был некоторый опыт сотрудничества с творцами амулетов типа Нифении (которая тоже пожелала присутствовать), эзотерические изыскания вроде работы с магическим червем были им непонятны. И для их научно-исследовательского типа мышления казались абсурдными.
— А ты будешь блевать? — поддел Рейчис.
Он сидел на спине Айшека, словно всадник на лошади. Гиена, похоже, не возражала, но возражала Нифения.
— Это неприлично, — прошептала она своему талисману. В ответ он фыркнул.
— Ха! — сказал Рейчис.
— Может,
Знаете, что очень сложно? Удалять из человеческого глаза отвратительного скользкого магического червя. Еще труднее делать это, когда ты устал как собака и не можешь пересчитать собственные синяки. Но хуже всего — зрители, которые пялятся на тебя во время процедуры.
— Ладно, — сказал я, взяв серебряную иглу и погружая ее в медный расплав. — Так. Хорошо. Прости, Крессия, но сейчас я…
— Не надо мне ничего рассказывать. — Она смотрела на меня с сочувствием, которого я не заслуживал.
— Думаю, это может причинить тебе такую же боль, как и мне, Келлен.
«Чертовски похоже на правду», — подумал я. А вслух сказал:
— Полагаю, такие вот вещи и учат нас смотреть на жизнь философски.
Крессия усмехнулась. Не потому, что это было смешно. А потому, очевидно, что она была невероятно храброй.
— Нет ли другого способа, кроме этого варварского ритуала? — спросил Алтарист, кажется, уже в пятый раз.
Я стоял спиной и не видел его лица. Но готов был поспорить на все свои деньги: он едва может устоять на месте, борясь с желанием подбежать и оттащить меня от дочери.
Джануча начала успокаивать его, но Крессия перебила.
— Я — этуца Крессия фаль Гассан, — сказала она, — дочь народа исследователей. Когда мы постигаем мир, мы отвергаем страх и сметаем преграды. Выживу я или умру — но я избавлюсь от этой мерзости.
Она снова обратила взгляд на меня.
— Давай, Келлен. Сейчас.
По правде говоря, я бы повременил еще несколько минут, чтобы успокоиться, но Крессия сделала свой выбор, и я повиновался. Надев на запястье ониксовый браслет, я большим и указательным пальцами растянул веки Крессии, чтобы глаз оставался открытым.
Первая задача — выманить червя. Для этого требовалось заклятие дыхания и раскаленная игла, наконечник которой я прижал к глазу Крессии. Фокус (если такое легкомысленное слово можно использовать для чего-то настолько ужасного) состоял в том, чтобы установить контакт с серебром, не выколов глаз. Все это время мне приходилось чередовать два разных заклятия дыхания. Одно — чтобы не выжечь глаз, а другое — чтобы при помощи медного сплава на серебряной игле вытащить наружу червя.
Проще некуда.
Все тело Крессии содрогнулось, и она закричала — так громко, что, казалось, у меня из ушей вот-вот хлынет кровь. По ее смуглой щеке потекли черные маслянистые слезы; они шипели, касаясь кожи, и этот звук был слышен даже за ее мучительным криком. Медленно, неохотно, сопротивляясь изо всех сил, обсидиановый червь начал выползать на иглу.
Крессия перестала кричать, но конвульсии только усилились. Фериус подошла и придержала голову девушки.
— Она умирает! — закричала Джануча. Она уже не могла справиться с собой. — Это убивает ее!
Джануча не ошибалась. Шелла предупреждала, что червь пробыл в Крессии слишком долго; удаление может вызвать шок, который сожжет ей мозг. Вот теперь этот отвратительный ритуал, который я провел несколько раз за последние полгода, превращался в нечто совершенно новое.
«Оставь ее, — сказал я, направляя поток своей воли в браслет на запястье. — Твое место — в ониксе».
Червь продолжал медленно двигаться по игле, но я чувствовал: что-то не так.
— Едва ли она долго выдержит, — предупредила Нифения. — Тебе нужно действовать быстрее, Келлен.
Хотя червь мало-помалу выходил из глаза, дыхание Крессии оставалось поверхностным и слабым.
— Он убивает нашу дочь! — крикнул Алтарист. — Надо прекратить…
— Не вмешивайся, — сказала Нифения. — Ты должен позволить ему…
— Прочь с дороги, черт тебя побери!
За моей спиной разгоралась ссора. Алтарист и Нифения, похоже, сцепились. Я услышал крик боли Алтариста. Думаю, Айшек его укусил.
Снова послышался шум и гам. Зарычал Рейчис, грозя убить Алтариста тысячью разных способов — если только он попытается тронуть гиену. Царил жуткий кавардак. Тело Крессии извивалось в судорогах. Вены на ее шее набухли и пульсировали. Слишком быстро. Червь сопротивлялся, и я начал терять контроль над ним.
— Я не могу этого сделать! — закричала я. — Это не…
— Келлен, — сказала Фериус. Она говорила очень тихо. Даже странно, что я слышал ее. — Посмотри на меня. Сейчас же.
Я посмотрел — и изумился: как она может быть так спокойна?
— Все идет как надо, малыш. События вашей жизни — ее и твоей — свели вас вместе. Здесь. Сейчас. Каждый плохой день, который вы пережили, каждый жестокий выбор, который вам пришлось сделать, превратили вас в тех, кто вы есть. Ты слышишь?
Моя воля рвалась на куски — как веревка, на которую подвесили слишком тяжелый груз.
— Это чересчур для меня!
— Я когда-нибудь рассказывала, что означает слово «аргоси», малыш?
— Чт… Что? — пробормотал я, едва сдерживаясь. Ониксовый браслет на запястье вдруг сжался, когда вторая половина червя забилась внутри, извиваясь и скручиваясь. Браслет стал таким тяжелым, что я едва мог поднять руку.
Фериус одарила меня одной из своих самых лучезарных улыбок.
— Это старое дароменское слово переводится как «странствующий герой». Разве не круто? — Она подмигнула мне. — Вот что ты такое, Келлен. Ты — аргоси. И не важно, если кто-то когда-то сказал тебе что-то иное. Твое имя — Келлен Аргос. Хочу услышать, как ты его произносишь.