Механическая птица
Шрифт:
Глава 46
КОРОНОВАННЫЙ МАГ
Глаза — вот что было хуже всего.
Видеть, как на картинке оживает лицо твоего отца, это уже немало сбивает с толку. Изменяются линии и цвета, оставаясь простыми, сохраняя вид и общий стиль рисунка на карте, но все же как-то преобразуются там и тут, чтобы подчеркнуть игру тени и
Но вот его взгляд… Он смотрел на меня так, словно действительно видел. И от этого все леденело в груди, а кожа казалась тонкой и ломкой, будто это я, а не он, был сделан из бумаги.
«Выпусти карту, — приказывал я своей руке. — Брось его в ущелье. Или на пол, чтобы я раздавил его каблуком. Посмотрим, как ему это понравится!»
Но я не мог. Я постарался, едва увидев лицо на карте, но… Я даже не мог сказать, как описать мое нынешнее состояние. А потом эти слова пришли сами: лишенный мужества.
Взгляд отца лишил меня мужества.
— Ты предал свою сестру, — сказал он.
— Я…
Стоп. Не позволяй ему контролировать разговор.
— Шелла прибыла сюда как гость гитабрийцев, а вместо этого устроила заговор против них. Она использовала обсидианового червя, чтобы мучить человека. Девушку, которая ничего не сделала ни ей, ни тебе, ни вообще кому-то…
Истина, произнесенная вслух, придала уверенности моему голосу. И еще — я был убежден, что моя следующая догадка верна.
— Ты приказал ей совершить эти преступления.
— Преступления? — переспросил он так, словно это было какое-то странное, чуждое ему слово. — Что ты называешь преступлением, Келлен?
— Она нарушила их законы! Она — глава посольства джен-теп! Теперь гитабрийцы будут считать, что наши люди не держат слово, не верны клятвам и…
Отец взглянул на меня, прищурив глаза.
— Ты говоришь о клятвах, законах, преступлениях. Скажи, Келлен, какие клятвы ты дал своей сестре?
— Что? Никаких. Зачем мне…
— И какие законы регулируют ваши с ней отношения?
— О чем ты говоришь? Между братьями и сестрами не бывает законов. Почему ты…
— Никаких клятв, никаких законов… Стало быть, ты сестре ничего не должен?
— Конечно же, я…
Он связал меня по рукам и ногам своей логикой. Отец снова побеждал. Ке-хеопс смотрел на меня сверху вниз — совсем недурно, учитывая, что его лицо было всего лишь рисунком на карте в моей руке.
— Клятвы, которые связывают нас крепче всего, никто не произносит вслух, Келлен. Никто не формулирует эти обещания и обеты. Они просто есть. Законы, которые имеют значение — законы, которые мы должны соблюдать, — не нужно записывать. Они в твоей крови. И единственное преступление, о котором тебе стоит подумать, ты совершил в своем сердце. Ты совершил его, когда позволил иностранным солдатам схватить Шеллу. Ты позволил им посадить в тюрьму свою сестру, которая любит тебя и защищает перед твоими соплеменниками независимо от того, что ты творишь и чем ты стал.
Пустота поселилась внутри меня. А потом в ней появился камень. Он рос и рос, и нести его в себе было труднее и больнее с каждой секундой. Если бы Ке-хеопс ударил меня заклятием железа, даже это было бы не так больно.
Я знал, кто он есть. Я помнил, как он привязал меня к столу и держал так пять дней, вплавляя контрсигилы в мои татуировки, навечно лишая меня магии. И все же я спросил:
— Так чем же я стал, отец?
Впервые после появления его лица на карте он, казалось, заколебался. Черные линии, обрисовывающие его челюсть, словно затвердели. Он ничего не сказал, хотя мы оба знали слова, которые он жаждал произнести. Предатель. Изменник. Враг.
Все это — и еще много чего. Я отлично знал, что слова готовы были сорваться с его языка. Он хотел бы выкрикнуть их мне в лицо — с ненавистью и яростью, которые, пожалуй, разорвали бы эту карту на куски. Но он молчал — и я понял то, что мне следовало сообразить гораздо раньше.
— Тебе что-то от меня нужно, — проговорил я.
Это нарушило тишину, и мой отец изменился. Так случалось и прежде время от времени. Теперь это был не родитель, разъяренный неудачами и непослушанием своего ребенка. Это был глава моей семьи, Верховный маг моего клана. Человек, который с твердостью железа и непоколебимостью горы верил, что имеет право отдавать мне приказы.
— Гитабрийцы отвезли Шеллу в свою секретную тюрьму. Известно, что там есть камеры, где не работает наша магия и куда она не может добраться.
— Я был там.
Он слегка наклонил голову.
— Да? — Линии губ сложились в подобие улыбки. — Хорошо. Это упрощает дело. Ты отправишься в эту тюрьму и воспользуешься любыми доступными средствами, чтобы освободить Шеллу и помочь ей бежать из города.
Он замолчал на мгновение. Черная линия улыбки стала немного шире.
— Можешь даже использовать трюки, которые ты так любишь.
Я сделал вид, что не заметил издевки. Отчасти потому, что это раздражало его. Но в основном потому, что это не имело значения.
— К тому времени, как я туда доберусь, все давно закончится. Гитабрийцы выставят ее из города, как только допросят. Ты получишь назад дочь без моей помощи. Полагаю, ты рад, что не окажешься у меня в долгу.
Я ждал упреков. Ждал уверений, что после всего, сделанного для меня Ке-хеопсом, ни о каком долге и речи идти не могло. Однако отец молчал. Тишина затянулась, и я даже подумал, что, может, заклятие, оживившее карту, прекратило действовать. Я уже собирался убрать ее, когда отец сказал:
— М-да. Я думал, что ты умен. Но, похоже, обманывался. Ты просто создал у меня такое впечатление очередным своим трюком.
Не дожидаясь возражений, он продолжал:
— Дипломатический статус Шеллы не имеет значения для тайной полиции Гитабрии. Для них она — шпионка, пытавшаяся совершить убийство. Они будут пытать ее, пока не убедятся, что у нее больше нет секретов. А потом казнят.
— Они не посмеют…
— Какого приговора, по-твоему, заслуживает иностранный агент? Хуже того — диверсант? Гитабрийцам ничто так не важно, как их маленькие игрушки и изобретения. А попытка Шеллы влезть в эту сферу — государственное преступление.