Механика света
Шрифт:
Какое отношение все это имеет к покушению на наследника? Так самое прямое же. Знаете, кто ему впервые это зелье предложил? На пробу? Господин шведский посланник. Где уж и как они с Антоном пересеклись, не узнать теперь, но точно не случайно – слишком разного поля ягоды и в одном обществе сроду не вращались. Но тут вдруг швед самым лучшим другом ему стал… А заодно и поставщиком этой отравы. Сын ведь так и не доучился на врача, чтобы самому себя ею обеспечивать. Студентом был. Н-да…
Так вот, однажды эта дружба для Антоши вдруг закончилась. Вместе с морфием. И помучившись, он к отцу тогда со всем этим пришел – просто выхода другого не осталось. В ногах ползал, умолял хоть чуточку зелья по своим медицинским каналам ему добыть. Чего Гольтынину стоило устоять, один бог и знает. Но потом тот вроде бы переболел,
Антоша потом все рассказал. Сам. Когда понял, что натворил.
В общем, когда наследник престола возвращался из Выборга, сделали, как обычно, остановку на въезде в столицу, лошадей сменить. И сын, знавший, что так оно и будет, приехал туда отца встретить. Соскучился, мол. Ласков был, услужлив, опрокинувшийся случайно саквояж помог собрать… Ну да, он, старый дурак, и расчувствовался, вместо того, чтобы уже тогда неладное заподозрить. Только обольщался, увы, недолго.
Нехорошо Михаилу Константиновичу стало еще на почтовой станции, там, где лошадей меняли. Потом, правда, полегчало, но доктор к нему в карету все-таки пересел, чтобы поближе быть, если вдруг что. И саквояж свой, как привык, на колени себе поставил. Так что когда на Лиговском мосту внутри что-то вдруг включилось и жужжать начало, немедленно открыл и нашел. И узнал. Видел он эту коробочку у Антоши. Тот ее случайно, вместе с носовым платком из кармана выронил, лекарства рассыпавшиеся собирая… В общем, когда Михаил Константинович сознание потерял, Гольтынин все и понял. Разом. И штуку ту паскудную прямо в канал с размаху вышвырнул. А? Нет, не выключал, конечно. Разве до того было? Просто бросил с моста через парапет и все. А Антоша… Антоша через неделю что-то с отравой своей напутал. С дозой. Очень хочется верить, что именно напутал…
– Ну вот, - все тем же тусклым голосом выдал тот в заключение после очень длинной и очень тяжелой паузы. – Теперь можете меня убивать. Вы ведь за этим пришли, правда?
– Да что ж вы все меня за палача-то держите!
– вспылил Барятин, и, не дожидаясь ненужных вопросов, припечатал: - Нет. Наказание для вас будет другое. Рассказать все тем, кому уже давно следовало это знать!
– Что ж, наверное, вы правы, ваша светлость. Вполне подходящая для меня кара. Я готов, раз так…
– А для начала запишите все, - голос у князя стал еще жестче. – Есть тут у вас на чем?
– Есть, наверное, - равнодушно пожал тот плечами. – Только не нужно.
И тяжело выбравшись из кресла, дошаркал до бюро, прихватив лежащий на углу конверт:
– Вот, - протянул он его Барятину. – Там уже записано все. И очень подробно. Я бы и адрес ваш туда вписал, кабы знал нынешний. А то ж совсем непонятно, кому еще здесь по нынешним временам можно верить.
Глава тридцать четвертая
На пристани Ольховена я оказалась только к вечеру – путешествие в полторы сотни километров затянулось больше, чем на десять часов. Впрочем, неожиданностью это не стало, наоборот, все оказалось строго по расписанию. Сначала, до островного Тронгзунда, меня вез крайне неспешный паром местных линий, заглянувший, кажется, абсолютно во все гавани по пути, независимо от их величины и важности. Потом, уже на этом острове, некогда прикрывавшем подходы к Выборгу с моря, ждала пересадка на судно побольше. Ушло на нее почти полтора часа – здешний народ отличался какой-то особой, плавной неторопливостью, затягивавшей словно болото и тех, кто к ним приезжал. Ну а дальше уже пароход через залив, отчаливший примерно по расписанию – то есть примерно в полдень (Задержка в двадцать минут? Да помилуйте, неужто кому-то важны подобные мелочи?).
Он тоже шел до противоположного побережья Финского залива не напрямую, а с заходом в Приморск, или Койвисто, как его все еще продолжали называть по старой памяти. Полюбоваться этим низким, словно распластанным по берегу и спрятавшимся в соснах городком, мне все же довелось, пусть и с борта парохода, покидать, который я, разумеется, и не подумала. А уже оттуда наш дымивший в две трубы транспорт, на котором, кстати, не нашлось ни одного сильномеханического контура, отправился преодолевать последнюю сотню километров открытым морем. За пять часов, да. И тоже строго по расписанию.
Длинные и скучные осенние сумерки успели превратиться в ночь, когда я сошла, наконец, по сходням в Ольховене, стараясь затеряться в совсем негустой толпе пассажиров, прижимая к боку небольшой саквояж и сдвигая пониже на брови свой уже не раз проверенный в деле платок.
Вообще, путешествие до Выборга многому меня научило и к поездке морем я подготовилась гораздо тщательнее: поддетые вниз две теплые кофты, одна из которых, козьего пуха, была вручена мне Катериной; под ними любимый рабочий комбинезон, надежно прикрытый еще и юбкой; а сверху простенькое темное пальто, то самое, в котором я когда-то собирала датчики Уви на задах шведской виллы. Красота в итоге вышла, конечно, страшная, особенно с учетом того, что пальто едва застегнулось, но зато и пробраться под все это не сумел даже осенний балтийский ветер.
Пассажирского порта в Ольховене, считай, не было – миновав ворота в изящной узорчатой решетке, закрывавшей проход к причалу, я сразу оказалась на одной из главных городских набережных. Оглядевшись в свете редких, горевших «через три» фонарей, не сильно-то и нужных на опустевшем курорте, выдохнула и успокоилась: ничего подозрительного, как, собственно, и следовало ожидать. Ну с какой стати кому-то караулить меня возле причалов? Да и вообще караулить? С нашего внезапного отъезда и двух дней не прошло, не думаю, чтобы хоть кто-то всерьез успел спохватиться и обеспокоиться…
Что, впрочем, не стало для меня поводом подниматься к дому по центральным улицам. Наоборот, добраться туда я предпочла в обход и так, чтобы сразу оказаться со стороны дальнего забора. Дом меня сейчас совсем не интересовал, гораздо больше занимала та куча листьев, где Эльдар перед отъездом кое-что спрятал…
– Черт! – совсем не изящно выругалась я четверть часа спустя. И тут же повторила растеряно: - Черт, черт, черт!
Нет, мотоцикл-то я нашла, и прикрывавшие его листья разгребла тоже без труда – луна, временами выглядывающая сквозь тучи, здорово мне в этом помогла, но…
– Черт!!! – повторила я еще разок и от души пнула заднее колесо, ехидно зазвеневшее в ответ хорошо накачанной резиной.
Вот, казалось бы, все рассчитала!
И что справиться с управлением этой машины скорее всего смогу – нечто подобное стояло у нас на даче в гараже, и Рома иногда катал меня по тамошним тихим местам. Даже пару раз за руль пускал – в награду за помощь с ремонтом, что для меня, если честно, уже само по себе было наградой…
И как буду выезжать на нем из Ольховена, продумала – по той узкой гравийной дорожке, что была предназначена для велосипедных прогулок и где летом мы иногда катались с отцом. Сразу вдвоем на одном занятном аппарате – с парой сидений и педалей, но одним рулем. Искать меня на этой стежке и в голову никому не придет, просто потому что авто там проехать не может – не втиснется. А еще по ней гораздо ближе до нашей дачи, чем по автомобильной дороге, делавшей солидный крюк вокруг прибрежных холмов…
Я даже прикинула, до какого именно места проведу машину руками, чтобы не всполошить никого звуком работающего мотора и как поеду потом – не включая фару, но надев очки Эльдара, что он сунул мне в столице, прямо перед отъездом в Выборг. Сам, похоже, не понимая зачем. «Пусть будут, мало ли?
– невнятно пробормотал он, укладывая их мне в саквояж, прежде чем я упаковала тот в дерюжную торбу. – Мне-то здесь они точно не понадобятся». Ну вот и угадал, выходит. И еще как!
В общем, предусмотрела я вроде бы все… А споткнулась, в итоге, на сущей ерунде. На том, что просто физически не могу поднять этого огромного двухколесного монстра, уложенного на бок поближе к забору, и вытащить его на дорожку!