Механист
Шрифт:
Было — Старьевщик помнит. Венди не погибла и не сошла с ума — ее просто стошнило. Она ведь сильная.
— Давай.
— Отключаю.
А в этом нет ничего страшного — это ведь не сформулированные мысли, не знания и не память. Это просто чувства — оттенки, переживания — на вкус, образы — мерцания. Это всего лишь тени эмоций.
Вик понимает, что все и для всех привычно, обыкновенно, однако…
…боль, страх и горечь, паника…
И Венедис оседает на землю, слюна пенится на ее губах, и Старьевщик неловко подает кружку с холодной водой:
— Извини. Рефлекторно.
— Ничего,
…как он рыдал над телом Учителя, зеленый пацан, и клялся мстить, и мстил, выжигая целые села…
И девушка стонет от боли сознания.
— Прости.
— Отключай.
…то, как Она умывалась у горной речки, как он прижимал к себе Ее тело…
Венедис кричит, слезы на ее глазах.
— Я не могу, Венди.
— Можешь!
…но мертвым нужен покой, а живым — жизнь…
И только с четвертой попытки Вик чувствует, что, кажется, в состоянии держаться. Что это ее душа в нем, а его внутри ее, пусть даже на вязком удалении, но в принципе терпимо.
А когда настройка закончена и машина послушна любому трепету Венди, Старьевщик, извлекая свою утомленную душу, прощаясь с ее утомленной душой, чувствует липкое облегчение. И звенящую тонкую грусть.
Девушка сидела на краю лежака, в котором совсем недавно покоилась Великомученица, Танцующая С Ветром. Истлевшие кости собрали, завернули в ткань и сложили в сделанный спешно ковчег. Череп с провалами глазниц и ряд белых зубов — какой ты была в жизни, Вера? Красавицей? Вик помнил раннюю седину на висках Дрея — наверное, да.
Венедис брезгливо ежилась — здесь около тридцати лет пролежал труп, и подстеленные свежие овчины ситуацию не улучшали. Включать машину на полную мощность решили без привязки к событиям, полнолуниям и парадам планет. Готовы, значит, пора, не понедельник — и то ладно. Венди, однако, мешкала. В очередной раз оговорили подробности. К Звезде отправлялись Убийца, механист и вогул.
Килим, потому что он Голос. На этот раз — голос, а заодно глаза и уши статутной княгини. Она же сама останется здесь. Богдан и Виктор ведь не смогут нести в себе Венди.
— Идите, — прошептала девушка.
Убийца кивнул — накопители уже сутки набирали мощность, а сейчас надо было включить терминалы. Одновременно. Потом можно расходиться и ждать — Венедис просила дать время, чтобы приноровиться к силе. Может быть, сутки, может больше. В принципе — ей все равно, откуда по Валааму собирать трех человек, чтобы забросить их на тридцать шесть миллионов метров в небо.
— Погоди, — позвала Венди механиста. — Секунду.
Она в последний раз посмотрела и отдала Старьевщику карты. Те, четыре.
— Возьми. Эта загадка может остаться неразгаданной. С таро всегда так. Все может закончиться… плохо. Для кого-то одного или для всех. И я не знаю, насколько полно мне удастся с вами присутствовать. Я не знаю, что там вас ждет. Карты — смотри на них, если потеряешь уверенность. В них все, чтобы помочь твоей мысли. Следи за персонами — наша роль обусловлена сюжетом. С вогулом связано изображение на карте «Выбор». «Колесо Судьбы», как ты заметил, — механизм. Богдан — «Убийца» и «Безумец» одновременно. Моя карта — «Смерть».
Она сидела на краю ложа мертвеца, взъерошенная, напуганная, и несла откровенную чушь. Таро Вик взял — просто чтобы успокоить. Задержал в своей руке ее ладонь. Набрался смелости и погладил по плечу:
— Все будет… хорошо.
Девушка вымученно улыбнулась:
— Иногда, Виктор, я жалею, что расклад связывает меня с Убийцей. Знаешь, чем вы отличаетесь? Он хочет выглядеть человеком, а ты — наоборот. Но внутри все не так.
Старьевщику захотелось порвать в труху эти дурацкие карты с их якобы неизбежными раскладами.
После сигнала Никодим зазвонил в колокол, и на третий удар к терминалам синхронно подали питание. Произошедшее потом Вику увиделось буйством великолепия. Иным же могло показаться воплощением ужаса. Рукотворная мощь соперничала с неистовствами стихий вроде летней грозы или извержения вулкана.
На терминалах вздыбились грандиозные пузыри коронных разрядов, потекли вниз лиловой зыбью. С опорных катушек заветвились слепящими дугами толстые жгуты-щупальца многовольтных пробоев. И само пространство, не справляясь с напряженностью, начало взрываться паутиной сине-зеленых нитей. То тут, то там стали вспыхивать непостоянные солнца шаровых молний. Колокол все бил, но звук уже оказался совсем другим — громовым и непрестанным, лишенным ритма, потому что одни удары множились несчетными отражениями, а другие давились сами внутри себя. А дальше вся эта роскошь начала сливаться в единое целое — пробои дотянулись друг до друга, а сферы коронных свечений сошлись обволакивающим все терминалы общим куполом. Медленно начала закручиваться пружина энергий, сжатая шахтой собора, — в ней затанцевали и солнца, и искры, Разряды потекли смазанным спиральным узором, а звуки взревели, зарокотали, выплескиваясь за грани слышимости.
Вик поднес к глазам ладонь — на кончиках пальцев, как на мачтах кораблей в грозу, вспыхивали огни святого Эльма. Волосы на голове шевелились и потрескивали.
Но минута, пять, десять — и светопреставление начало стихать. Спираль спрессовалась в центре, обрела однородность, стала прозрачной и медленно растворилась в воздухе. Осталось только ощущение невероятного напряжения, и редкие зарницы то там, то здесь в пространстве напоминали о свитых в узел киловольтах, теслах, фарадах и о том, что пока не придумали, как измерить.
Венедис овладела дарованной ей мощью.
Убийца и Килим ушли раньше, а Старьевщик остался проверить терминалы — неказистые рамки, приспособленные Дреем для контроля токов, регистрировали ровное течение энергий. Внешне уже не сверкали молнии, и даже звон колоколов приобрел привычный тембр, но показания приборов возросли многократно.
Резонанс. Гармония чувственного и механического.
Виктор задумчиво постоял возле испускателя, посмотрел вниз, туда, где лежала Венди. Воздух там виделся расплавленным, подрагивал, как от зноя, и искажал предметы. Оттого казалось, что девушка изгибается в муках или, наоборот, сладострастно. Наслаждение не всегда отличимо от боли.