Механизм жизни
Шрифт:
Ничего, Железный Червь. Справимся.
Он постоял на четвереньках, успокаивая головокружение. Встал; пошатнулся, ловя равновесие, оперся на трость. Так, стоим. Уже хорошо. Теперь – Пин-эр. Наверное, по китайским обычаям этот бой можно засчитать за обряд венчания. Супруги спасают друг друга, давая клятву верности на сто перерождений…
Китаянка сидела на мостовой, привалясь спиной к стене склада, и внимательно изучала пулевую рану на бедре. Выглядела Пин-эр скорее удивленной, нежели испуганной. Только губы подергивались, выдавая боль, которую она испытывала.
Вид женской наготы привел
«Стыдись, лейтенант! Пожилой, женатый человек…»
Это расстояние далось ему трудней, чем восхождение на Фредериксбергский холм. Когда же он увидел рану китаянки вблизи, все фривольные мысли, черт бы их побрал, мигом улетучились. Нога Пин-эр страшно отекла, превратившись в колоду, сизую и распухшую. Такое случается при сильных ушибах и переломах. Но при чем тут пулевое ранение? На военные увечья Торвен насмотрелся всласть. Входное отверстие от пули – маленькое, аккуратное; крови немного…
Что происходит?!
С ногой девушки начались странные метаморфозы. Отек пришел в движение, собираясь вокруг раны – нарыв, вулкан воспаленной плоти с кратером в центре. Из кратера сочилась густая кровь. Под набухшей, темно-синей кожей проступали, чтобы тут же исчезнуть, тугие «желваки». Торвен дернулся помочь, сорвал шейный платок – перевязать…
И замер, не зная, что делать.
Пин-эр застонала сквозь зубы. Из «вулкана» выплеснулась очередная порция «лавы». В ране возник тусклый блеск. Он приближался, двигался наружу…
– Пуля! Она выходит! Потерпите…
Последнее сокращение мышц – и кусочек свинца со стуком упал на булыжник. Отек стал медленно опадать, рассасываясь.
– Все хорошо. Пуля вышла. Дышите глубже, – Торвен молол любую чепуху, лишь бы не задумываться над увиденным. – Сейчас мы поедем домой… все уже позади…
Загнав смущение к дьяволу в задницу, он перетянул платком рану.
– Вы можете подняться?
Девушка честно попыталась. Две опоры: стена склада и плечо мужчины. Та-ак, осторожненько, встаем… Святой Кнуд! Простите, фрекен, я не думал, что вам будет так больно.
Вы не ушиблись?
Торвен беспомощно огляделся. Бежать за извозчиком? В его состоянии «бежать» – это очень сильно сказано. Да и любой извозчик при виде грязного, окровавленного субъекта первым делом кликнет полицию. На нас напали, господин полицмейстер, мы защищались… Пострадавших задержат «до выяснения». Время будет потеряно, Эрстед без них не уедет, а покидать Петербург надо без промедления.
Что же делать?
Взгляд Зануды уперся в карету похитителей, и отставной лейтенант обозвал себя идиотом. Не иначе, кнут кучера вышиб последний ум. Доковыляв до убитого коротышки, он стащил с него макинтош. Хвала индейскому каучуку и шотландцу Чарльзу Макинтошу! [54] – непромокаемый плащ пострадал от грязи куда меньше, чем одежда Торвена.
54
В 1823 году шотландский химик Чарльз
Заодно пригодилась и шляпа кучера.
Вожжи Зануда держал в руках дважды. Ему не исполнилось и десяти, когда малыша решили приобщить к катанию в коляске. Что ж, говорят, третий раз – счастливый.
– Простите, фрекен… фру Торвен. По-другому у меня не получится.
Крякнув, он взвалил Пин-эр себе на плечо – римлянин, похищающий сабинянку, – и, тяжело опираясь на трость, с трудом переставляя ноги, потащил жену к карете.
Вскоре после отъезда экипажа в переулок въехала крытая коляска.
– Пся крев!
Это было все, что сказал Станислас Пупек при виде трупов.
4
– Признаться, я рассчитывал на несколько иное объяснение. Смена полярности, говорите?
– Да, ваше сиятельство. Я в этом уверен.
– Это хорошо, что вы уверены. Скажу честно, мсье Эрстед, я мало что понял из вашего рассказа. Но вы исполнили уговор. Если я не разбираюсь в физике, то в людях я все-таки разбираюсь. И слышу, когда мне лгут. Для меня это столь же очевидно, как для вас… Ну, не знаю! Законы Ньютона, что ли?
Гагарин сухо рассмеялся. В задумчивости он провел длинным ногтем по подбородку, бросил взгляд на высокие напольные часы – те громко тикали в углу, отмеряя сроки.
– Я много знаю, господа. Не сочтите за похвальбу, право слово. Я играл со смертью, как ребенок – с волчком. Живой? мертвый? – это противоположность, которой в действительности нет. Даже церковь есть общество живых, имеющее своей целью умерших, их всеобщее воскрешение. Храм жреца был колыбелью моей физики. Мастерская исследователя – колыбель вашей. Вы из другой касты. Магниты, вольтов столб, электрические заряды… Мы видим мир по-разному.
– Я ученый, – пожал плечами Эрстед. – И вижу мир, как ученый.
– Ученый, мистик… Это две стороны медали: аверс и реверс. Сдается мне, ни один из нас не видит всю медаль целиком. Я не обольщаюсь тем, что называется торжеством над природою. Взять ведро воды и, обратив его в пар, заставить работать – не значит победить природу. Это даже не победа над ведром воды. Нужно видеть, как эта побежденная сила отрывает руки-ноги у работников, чтобы поумерить свои восторги; очевидно, что эта сила не наша, ибо не составляет нашего телесного органа.
– Я готов возразить вам, ваше сиятельство.
– Вот-вот. Не сомневаюсь, что ваши возражения будут оригинальны. Мы оба ошибаемся, мня себя исключительными прозорливцами. Помните слепцов из притчи, захотевших узнать, что есть слон? Но, как говорится, долг платежом красен. Пора исполнить мою часть уговора.
Князь начал подниматься из кресла. Создавалось впечатление, что тело Ивана Алексеевича сделано из богемского стекла и от неосторожного движения готово разлететься на тысячи острых осколков. Встав, Гагарин с минуту ждал чего-то, держась за спинку «трона», и наконец решительным шагом пересек кабинет.