Мехмед Синап
Шрифт:
Эминджик пыхнул дымом и лениво ответил:
— Да, брат Синап, мы затеяли рискованное дело и должны итти до конца. Вот моя рука: если тебе понадобится помощь — извести меня, и мои люди прилетят орлами. Будь им начальником и распоряжайся ими, как своими людьми!
Они пили ракию [26] и закусывали творогом.
Под вечер Синап уехал успокоенный. Он пробирался меж лесных дерев, как серна, мысли его метались и перескакивали то на бледное, как воск, лицо Эминджика, то на Гюлу и ребенка, даже в те моменты,
26
Водка.
4
Сторожевые башни Топал Салиха высились в мирной зеленой котловине, окруженной высокими горными хребтами. Чистая, как хрусталь, река текла посередине, а вверху синело небо и видны были округлые, мягкие линии горизонта.
В лесу Синап громко свистнул.
Ему ответили таким же пронзительным свистом, который казался отголоском первого.
Там и сям замелькали вооруженные люди, знавшие, что идет друг. Перед домом ждал Топал Салих.
Дружина Синапа проехала село и остановилась на площади. Женщины, старики и дети столпились у стен и плетней и кричали:
— Да здравствует атаман! Хвала Мехмед Синапу!
Это были свои, ахряне; и горести у них были общие, и радости. Топал Салих встретил Синапа, как начальника. Но Синап держался с ним как равный. Он рассказал ему о свидании с Эминджиком, прибавив, что этот турок не внушает ему доверия.
— Я ходил с Кара Феизом, знаю и Индже, — добавил Синап. — Они молодцы, кровные враги падишаха. Да и Эминджик клятвенно уверял меня, что будет держаться до конца. Но можно ли ему верить? Они далеко, а этот ближе к нам. Нужно нам слушаться друг друга, помогать друг другу. И Эминджик говорит то же самое, но как верить читаку? Он богатый турок, а богачи легко продаются!
Топал Салих только слушал.
Огромного роста, с огромной бритой головой, он чуть не упирался ею в потолок. Разведя свои длинные руки, он сказал:
— Империя слаба, скажу я тебе, атаман. Если будем держаться твердо, никто нас не тронет!
Синап поделился с ним своими сомнениями.
Топал Салих больше верил в Синапа, чем во всех султанов вместе взятых. Но Синап знал, что есть кое-что посильнее его — коварство властей и страх народа. А что имел он, кроме голых рук? Его силу составляли обрывистые ущелья и высокие утесы.
— Сколько у тебя людей? — спросил он Топал Салиха.
— Триста душ готовых в бой; но могу набрать еще триста.
Синап задумался. Потом сказал:
— Мало. Нужно собрать хоть тысячу ружей! Ты должен знать своих людей. Пусть пока занимаются полевыми работами. Но пусть знают, что им делать, когда ты подашь сигнал.
Он дал ему подробные наставления, на которые Топал Салих откликнулся с полной готовностью.
— За тебя, Мехмед... пойдут в огонь!
— Не только за меня, но и за тебя, — поправил его Синап. — За весь народ!
Прощаясь, они поцеловались.
До поздней ночи Синап и его люди мчались к скалистой Чечи. Синап сгорал от нетерпения. Ему казалось, что за два дня его отсутствия случилось что-то важное, роковое.
Но ничего не случилось. Величавый покой, сотканный из цветов, горных шумов и чистого, прозрачного воздуха, попрежнему лежал над землей.
Глава пятая
ТРЕВОГИ СУЛТАНА ПРОДОЛЖАЮТСЯ
1
Написав письмо Синапу, Кара Ибрагим успокоился. Ему казалось, что он отомстил за похищение Гюлы, ибо иного зла от разбойничьего главаря он не видел. Но и этого было довольно, чтобы уничтожить бунтаря, и для этой цели он готов был пожертвовать своей головой.
Прошло много времени, но он не забыл обиды. Особенно его тревожило то, что Синап знал о его прошлом, которое Кара Ибрагим скрывал от своих сограждан.
Он не хотел, чтобы другие знали о его деяниях в свите Пазвантоолу, об отличиях, которые он получил, или о его последних подвигах, благодаря которым он награбил много денег и сделался окружным начальником.
Он вскоре снова вызвал Дели Софту и Метексу Марчовского, чтобы поделиться с ними своими административными заботами. Оба излюбленные советника явились, как всегда несколько встревоженные неожиданным приглашением начальства.
— Вот чего требует, господа, этот нечистый сын ислама: чтобы паша прислал ему двести вьюков зерна, — тогда он готов разговаривать с нами! Вот мерзавец!
Он весь дрожал. Как? Власть дожила до того, что ей приказывают вчерашние голоштанники?
— Да ведь если судить по закону, Ибрагим-ага, — сказал Дели Софта, — то человек прав: что же и заставляет этих людей бунтовать, как не голод? И мы бы поднялись, будь мы на их месте: хорошо, что в нашем краю земля родит и то и другое и мы не голодаем.
— Браво, Дели Софта, хорошо сказал! — произнес Кара Ибрагим, холодным взглядом окинув собеседника. — Иной бы подумал, что ты потакаешь Синапу и творишь его волю!
— Нет, Ибрагим-ага, я ему не потакаю, но говорю, что когда люди дохнут с голоду и у них темнеет в глазах, то они сами не сознают, что делают. Ведь говорит же пословица: голодный пес и печку порушит. Правда, чечинцы не только развалили печь, но и подожгли дом, и пожар разлился по всему государству. Голод — плохой советчик, так гласит старая истина, которую пашам пора бы знать!
— Меж нами будь сказано, Дели Софта, я за пашей и понюшки табаку не дам, — переменил тон Кара Ибрагим. — Но ведь надо же нам защищать дин-ислам?
Кара Ибрагим вынул официальную бумагу, развернул ее и сказал:
— Вот! Сколько времени прошло, Метекса, с той поры, как мы читали первый фирман падишаха, отца нашего?
— Да месяцев шесть, Ибрагим-ага.
— Подумай! За шесть месяцев зло не только не умалилось, а еще возросло! Вот что пишет наш высокий повелитель: «Гнев моей императорской особы до крайности возбужден против непокорных и поднявших голову разбойников, ибо они вместе с христианами подрывают основы моей державы».