Мексиканский для начинающих
Шрифт:
И тогда я приподнял подол ее платья. Может быть, сейчас стыдно говорить, но я был не готов увидеть сразу самое таинственное, что есть у мучачит.
Кончита ничего лишнего не надевала, и я внезапно увидел ее «коситу», то есть эту штучку, как говорят колумбийцы и перуанцы; ее «кончу» – раковину, как выражаются аргентинцы; ее «пойиту» – курочку, как принято у нас на острове Чаак.
Хорошо помню, мне показалось, что я нырнул глубоко в море, и дыхания уже нет, а передо мной коралловый утесик, покрытый густыми водорослями, живой и манящий. Я смотрел на то, чего никогда раньше не видел – такое простое и близкое, что мне стало страшно, и подводная пелена застила глаза.
Лучше сказать, я напугался и быстро опустил подол. Сердце стучало, и я дрожал, как в лихорадке, сотрясая гамак.
«О'кей! – сказала Кончита, поднимаясь. – Пора в лавку. Увидимся». У порога она наклонилась к жабке так, что сердце мое перестало стучать вообще, и вышла. А я остался в каком-то забытье. Все казалось мне серым, пустым, никчемным.
С тех пор я видел каждую ночь, как погружаюсь в те водоросли и проникаю в глубины кораллового утеса. Он всегда снился отдельно. Было приятно, но и обидно, что я не вижу Кончиту целиком. В этом было какое-то неуважение. Лучше сказать, мачизм.
Долго я видел во сне только ту самую отдельную часть Кончиты. А саму ее избегал наяву. От стыда и неловкости, так я сейчас думаю. Мне казалось, я был с ней груб тогда, разглядывая местами, как курицу на рынке.
Донья Кончита теперь хозяйка пяти сигарных магазинов, у дверей которых стоят деревянные болваны в сомбреро, дымя показательной сигарой круглые сутки. Кончита все также хороша и ходит босиком, по привычке, – можно видеть ее розовые и длинные пальцы. Она ко всем равна и приветлива. Но однажды вот что мне сказала. Просто так при встрече на улице она сказала, что страсть как боится пауков, и обмирала от ужаса в моем гамаке.
Нас связывает какая-то паутинка, так я сейчас думаю. Тогда в гамаке я обрел бы Кончиту сполна, стоило потрогать пальчики ее ног, и она бы сама всем распорядилась. Но я не сожалею. Между нами есть эта паутинка, которая могла бы тогда оборваться.
А потом, года не прошло, я женился на моей толстушке Ампаро. И мы лежали с ней в гамаке. Но это только между мной и моей любимой желанной Ампаро, мир ее праху. Она часто приходит во сне, такой красавицей, какой всегда была, и я вижу ее – с головы до ног.
И дон Томас вновь заворковал старинную балладу.
«Ку-ку-ру-ку-ку, па-а-ало-оо-ома! Ку-ку-рру-ку-ку, но-о-о – йо-о-о-орес! Говорят, что по ночам эта мучачита только плакала. Говорят, не ела, а только пила. И клянутся все, что небо само трепетало, слыша ее рыдания. О, как небо страдало по ней и звало! Вот и ушла мучачита на небо. А теперь, уже который год, одна голубка плачет от смертельной тоски, погибает. По утрам спозаранку стенает – ай-йа-йа-йа-ай – в домишке с резными дверьми. И клянутся все, что эта голубка – душа той мучачиты, ушедшей на небо. Ждет голубка, не дождется, когда вернется несчастная. Не плачь, голубка, но йорес!»
Умолк дон Томас, собираясь с духом для следующей песни.
А по морю все бродили пятна света от подводных фонарей ныряльщиков, то разгораясь у поверхности, то угасая в глубине. Эти ныряльщики беззастенчиво разглядывали коралловые рифы, покрытые водорослями, вспугивали стаи рыбешек, которые, сверкнув под фонарным светом, исчезали во тьме, подобно воспоминаниям дона Томаса Фернандо Диаса.
Хозяин дон Хасим
В полушаге от победы нашей последней революции знаменитый генерал Франциско Вийа собрал в штабе своих самых доверенных команданте.
Это было неподалеку от города Пачука. И вот что сказал герой революции Франциско, или Панчо, Вийа: «Кабальерос и камарадос, – а говорил он негромко, в пышные усы. – Мы долго сражались за свободу, за равенство. Мы скоро их добудем. Но как при них жить, мы еще не знаем. Поэтому нам необходимы золотые запасы на всякий случай».
Панчо Вийа обратился к карте Мексики. Он указал на остров Пьедра Рота, то есть Разбитый Камень, что в Тихом океане, и на другой – в Карибском море. «Я склоняюсь к этому островку Чаак, где издавна гнездились пираты, – сказал Панчо Вийа. – На нем будет наша кладовая, и к ней мы приставим нашего человека, чтобы берег и приумножал запасы».
Вообще Панчо Вийа многим насолил за годы революции. Например, за ним охотился целый отряд гринго в десять тысяч человек, потому что Панчо часто переходил границу и хозяйничал в северо-американских штатах. Поймать его не удавалось. Панчо Вийа мыслил хорошо и был ловок, но из простого народа.
И вот те, с кем вместе сражался он за свободу и равенство, но более образованные, убили его, приперев все ж таки к стенке. Это произошло в 1923 году, летом, еще до начала сезона дождей.
Примерно в это самое время на остров Чаак прибыл человек по имени Хасим. Он купил участок земли, мимо которого проходит сейчас дорога в аэропорт, и окружил высокой каменной оградой. Рабочих, строивших дом и стену, он привез с собой, а потом они исчезли с острова. Дон Хасим зажил очень тихо, но вскоре все наши почувствовали, что это появился хозяин.
Сначала о нем много говорили. То ли он из арабов, то ли из японцев, потому что на самом деле Хасимото, то ли это Панчо Вийа, ускользнувший от стенки и поменявший лицо. Полагали даже, что русские обосновались за каменной стеной, где готовят новую всеамериканскую революцию.
Наши любят поговорить просто так, без порицаний и хвалы. Особенно приятно порассуждать о новом человеке. Все равно, что об урожае кокосов или маиса, о курсе песо или кандидатуре губернатора. Наши всегда считали, что из этих разговоров образуется нечто материальное, вроде электрического потока. И придав ему нужное направление, можно повлиять на события. Островные, по крайней мере.
Но со временем дело пошло иначе. Говорить-то говорили, как угодно и о чем угодно, за исключением дона Хасима и всего, что с ним связано, его имя вообще не поминали всуе, – а вот на события разговоры наши уже никак не влияли.
Дон Хасим знал все, что происходит на острове Чаак, и без его ведома ничего по сути дела не происходило. Казалось, у него за стеной тайная армия из янычаров или самураев. Он назначал директора полиции и губернатора, разрешал открывать новые рестораны и магазины и закрывал те, хозяева которых неправильно себя вели.