Мексиканский для начинающих
Шрифт:
– Пердон, гран пердон, – зарделся Илий, поспешно укрываясь в шахтерской вагонетке. – Не обращайте внимания!
– С радостью бы. Но дело в том, что святая Приска явилась забрать Ваську.
– То есть?! – выскочил Илий, будто чертик из коробочки. – Куда?
– Сожалею, – в чистилище!
– Уже взвешен? – спросил Илий, бледнея всем телом, как это могут только призраки.
– Увы! И найден слишком легким.
– Это не по закону! Взвешивали без меня! Буду жаловаться!
– Напрасно, – поморщился дон Борда. – Скройся, дружок, а я поговорю со святою тет-а-тет.
Илий скорчился на дне вагонетки, как измочаленный забойщик.
– Эй, каторжник, вылезай – святая отбывает!
Приска едва заметно улыбнулась, приложила руки к сердцу и растворилась в небесном серебряном свете, сполохи которого долго озаряли шахту.
Призраки, как две зимние вороны, тоскливо сидели на рельсах.
– Сказала – когда? – спохватился Илий.
Дон Борда потянулся с кастаньетным щелканьем призрачных суставов:
– Вылет откладывается. Погодно-технические причусловины. О точном времени не осведомлен. Справляйтесь у Всевышнего.
– Уже? – не понял замороченный Илий. – Какие причусловины? Причастие? Сколько часов?
– О часах, милейший, речи нету. Твоему Ваське большая отсрочка. С одной причусловиной…
– Сеньор! Это… возможно ли? Бывает ли в господнем мире?
– Сынок, у нас в провинции, в странах третьего мира, все возможно, все бывает. По себе знаю. Посылают простых святых за грешными душами. А с простыми-то проще. Внушаемы, – дон Борда прищелкнул пальцами. – Почему, думаешь, здесь столько долгожителей?
– Прошу, прошу! – взмолился Илий. – Не надо дурно о святых!
– Напротив, любезный, я со всем почтением! – Дон Борда помолчал, припоминая что-то.
– Приска святая хорошая, без заскоков. Было дело, являлась во снах моему Мануэлю – наставила на путь. А я в ее честь, как известно, – собор! Хоры вышли скользки… Да что об этом! Сговорились мы – будет Ваське поблажка, если пожертвует изумрудный глаз да золотые уши на новый храм всем святым.
– Инкреибле! [35] – охнул Илий. – Из огня да в полымя! Глаз с ушами! Откуда? Прикончить Франциско? Нет, нет, святые не толкают на убийства!
– Без паники! На небесах известно – глаз и уши у Васьки будут нынче.
И дон Борда приятным призрачным баритоном начал известный гимн в честь всех святых:
«Когда святые в рай идут, о Господи, как я хотел бы, о Господи, как я хотел бы шагать средь них в одном строю! И вторило издалека высокое, как с хоров, певческое эхо. И подхватил Илий. Хоть и странно для голого призрака исполнять гимны, но кто не запоет в шахте на рассвете!
35
Невероятно!
А солнце уже вставало из-за гор, освещая розовую колокольню собора святой Приски. Открывались серебряные лавки, и мальчики протирали тряпками витрины и прилавки. Этим утром выставили на обзор только что отлитую серебряную Приску.
Первым увидел ее Алексей Степаныч и взял, не торгуясь.
«Святость дело наживное, – думал он, подъезжая к тасковской алькальдии. [36] – И проживное.
Отворяя резную с изображением апостола Петра дверь, за которой убегала вверх серебряная лестница, он мурлыкал по-херуфимски:
36
Приблизительно то же, что и мэрия. Алькальд – по сути дела городничий.
«О вен зе сэнтс гоумарчининг»… [37]
Покаянный шаг назад
Не так давно старая испанка на мексиканских Елисейских полях разложила карты и нагадала автору этих строк неприятности, связанные, как она выразилась, с «эскритурой», то есть с письменным трудом, которого в ту пору и строчки не было. А невинность замысла не давала оснований думать о чем-либо дурном. Предсказание подзабылось.
Прошло время. Какое-то количество страниц написалось и сюжет приполз в серебряную шахту.
37
Когда святые маршируют.
Как вы, наверное, догадались, автора заносит. И подчас туда, куда не следовало бы – к примеру, трогать святую Приску и святость как таковую.
Только-только, в мучениях и с головной болью, под лай цепных псов, под гром и молнии, что, впрочем, нормально для Мехико в сезон дождей, была закончена история о призраках и духах – начались неприятности.
Невольное битье посуды, перегорание лампочек, ожоги спичкой, бессонница, скисание молока, простуда… Всего, право, не перечесть. Главное, пропал «Второй угол». Исчез. Распрямился и утек меж пальцев. С грехом пополам удалось реконструировать, сложить кое-как по памяти.
Но с искажениями. Из прямого превратился в туповатый, полный нелепостей.
Например, Шурочка брала броненосцев не по два с полтиной, как указано в новом углу, а по два за штуку. Книжная лавка бабы Буни не в Лондоне, а под. Ни Худюковых, ни Гадецких, ни Сероштанова не было в Акапулько – это сплошной иллюзорный бред. Как и все прочее, с первого до последнего слова. Не было вообще никакого второго угла.
И автор приносит извинения возможным читателям того, чего не было, а далее, преклонив колена, молит о прощении всех святых и Приску иже с ними за своевольные толкования, поминания всуе, задевание святости как института…
Занесло! Все мы блуждаем как овцы! И будьте же милостивы.
Пусть сволочь точит скальпеля
Таско – вторая Флоренция, как говорил один приятель, [38] не бывавший, правда, в Испании. Вероятно, так и есть. Не обязательно, в конце концов, бывать, знать, видеть. Поэтические очи зрят глубже, точнее, на расстоянии в тысячи миль. А наблюденная действительность приземляет. Какая, к фигам, Флоренция?! Грязные каналы, пошатнувшийся Колизей, куда въехал современник, помраченный Тадж-Махал и осумереченный Биг-Бен, дребезжащий, как будильник.
38
А именно – Лжегаврила.