Мексиканский для начинающих
Шрифт:
– Да-да, – спохватился Пако, – теперь стол используется для трехместных операций. Знаете, поточная методика. Чтобы не менять постоянно инструменты. Поверьте, очень удобно. Особенно, когда пришиваешь носы – у меня ведь носовой уклон…
Пако всегда бывал чуть странен перед операциями. Дело обыкновенное – хирург должен перевоплотиться, ощутить себя скальпелем в руке провидения. Но тут-то и возможны психические осложнения, обширные личностные сдвиги. Этим утром что-то неладное творилось с Пако – явный уклон с заворотом. Он глубоко задумался, глядя в окно на собор Святой Приски.
– Теперь что? – спросила Шурочка.
– Не знаю, в какой части стола разместить
– Васенька, ты где хочешь? – ласково коснулась его плеча Шурочка.
Так, вероятно, обращаются к приговоренному – вам электрический стул со спинкой или предпочитаете табуретку?
Васька примерился к столу, зашел с одного краю, с другого.
– Один хрен, но лучше ближе к окошку.
Тем временем Пако удалился в умывальный отсек и с маниакальным тщанием, как это делают все хирурги и слабохарактерные убийцы, надраивал руки.
– Зашить-то я его зашью, – размышлял он вслух. – Трансплант прихватим сапожной бечевой. Главное таможня! Прицепятся к уху, и потянется, потянется ниточка. Все развалится, все швы разойдутся! И тогда Алексей Степаныч непременно меня зашьет…
– Пришьет, – уточнила Шурочка, подходя к умывальнику. – Не психуй, Пако, все будет хорошо – изумруды не звенят. А когда уши звенят – это нормально. Только постарайся, не уродуй парня.
– Да-да, пришьет, – кивал Пако. – Пришьет-пришьет. В любом случае пришьет. Зачем ему свидетели в миллионном деле? Пришьет! Как пить дать – пришьет!
Шурочка, приводя его в чувства, залепила пощечину средней тяжести.
– Что ты заладил – у попа была собака!
– Какая собака? – насторожился Пако.
– Длинная история! Не к месту!
– Нет, скажи про собаку!
Шурочка покачала головой:
– Ты сегодня с большой припи, как новогодняя дзьюелка! Обнаркозь пациента, тогда узнаешь.
Пако послушно вытер руки и, взведя шприц, направился к столу, где одиноко, подперев голову руками, глядя задумчиво в окно на небо высокое, поджидал новую жизнь известно кто – раб Божий Васька Прун, бестолковый лишенец духа, возможный постоялец чистилища. Но его не тревожило смутное будущее. Солнце ласкало голый зад, обнаженные уши, и он прикидывал, место каких традиционных блюд занимает, – поросенок? белужий бок? гигантская лангуста? фаршированный павлин? Скорее всего! С изюмом и ананасом, политый ежевичным соусом. Он так разнежился, что принял укол, как выстрел в затылок.
– Скотина ты, Пакито! Пес, сволочь и каброн!
Эта ответная пуля просвистела мимо. Пако был подавлен – возможностью развала и пришитья, уклоном с заворотом, таинственной собакой – и ни на что, кроме рабочего объекта, внимания не обращал.
– Начинаем с подсадки, [40] – объявил он. – Уши – на второе.
Выстрел потихоньку растекался по Васькиной голове. Наступало хорошее состояние, когда думается и в то же время не думается, как бывает вечерами с речкой – движется и не движется. Лунное серебро заполняло оба полушария, мозжечок и гайморовы полости.
40
«Подсадка препарата», так медицински грамотно звучит название операции, когда взрезывают наиболее беззащитные части тела – живот, ягодицы – и запихивают в мышечную ткань таблетки, которые ведут себя тихо и мирно, покуда не встретятся со спиртным. Бурная эта встреча может обернуться весьма печально для пациента, вплоть до летального исхода.
«Что лучше – „подсадка“ или „зашивка“? – вроде бы размышлял Васька. – От „подсадки“, признаться, помимо садовых участков в три сотки, веет компостом, прополкой, окучиванием и огородными паразитами. Попахивает уголовщиной, шпионажем, утками и тоталитаризмом. Что касается „зашивки“, то вспоминаются перке, прививки, рыбий жир, швейная машинка с ножным приводом, ежеобразная игольчатая подушечка, дырявые карманы, домашние тапочки, а за стеною где-то тетя Буня, еще не ставшая бабушкой, но уже родная, жарит скумбрию, обдумывая шифровку [41] в Мосад, который, в отличие от ЦРУ и КГБ, звучит приветливо, как детсад или москательная лавка. Нет-нет, «зашивка», конечно, родней, ностальгичней».
41
За эту шифровку ее впоследствии наградили Малым.
Васька ощутил далекое присутствие зада, но не было ни сил, ни желания поднять голову, полюбопытствовать. Хотя стоило. Пако уже сделал глубокий надрез и расширял специальным инструментом, напоминавшим кривые пассатижи. А Шурочка испуганно держала в вытянутой руке изумруд, величиною с глаз, который пристально и не слишком дружелюбно осматривал свой будущий приют.
Не каждой, далеко не каждой заднице выпадает честь принять глаз Моктесумы. С другой стороны – всякий ли изумруд достоин Васьки? Они долго искали и нашли друг друга.
Васька об этой близости, конечно, не догадывался, но последние его медузообразные мысли были романтичны: «А виски мне не близки! Что близко в мире? Шурочка да наркоз – народный комиссар запоев», – внезапно расшифровал он, после чего со спокойной душой уплыл по какой-то маленькой речке типа Яузы, впадавшей, впрочем, в большую полноводную реку с медленным бесповоротным течением. «Стикс», – понял Васька. Лег на спину, и плотные воды держали его крепко, как может удерживать подсыхающий цемент. Он глядел в стиксовое глухое и беззвездное небо, где не было, увы, ни одного знакомого Млечного пути. Пути пропали. Бездорожье. И хладный труп в бурьяне. И ледяные сполохи низко стоящего изумрудного светила.
– Готово! – сказал Пако, завершив последний стежок морским узлом с бантиком. – Алекс, пожалуйста, уши…
Там труп…
Дух Илий по неопытности и от подземных переживаний прочно застрял в образе голого призрака. Он не решался на новые попытки возврата, боясь навредить, усугубить и окончательно закоснеть.
Стесняясь, хоронясь в углах и стенах, скитался по асьенде, ища запропастившегося дона Борда, посоветоваться. Положение Илия было незавидным, похуже Васькиного, который просто дрых на столе, с изумрудом в заднице.
Шурочка меж тем протирала спиртом обе пары ушей – живые и золотые. Она страдала по Васькиным – небольшим, аккуратным, как равьоли. Но долг есть долг, и Алексей Степаныч не признавал сентиментальности.
– Желаю знать про собаку! – настойчиво сказал Пако.
– Ты в уме ли? – вздрогнула Шурочка. – Нашел время!
Пако придвинулся, сжимая в руке пассатижи.
– Рассказывай! Не то уши к носу присандалю!
Шурочка побледнела.
– Ну, – у попа была собака.
– Слыхал, – поморщился Пако. – Дальше, дальше!