Мельчает
Шрифт:
– Выпить хочешь? – с облегчением выдохнул я.
Йодо взглянул на меня с собачьей надеждой и благодарностью. Грудь у меня сдавило и сердце поперхнулось. Я кивнул в глубину баров на Думской.
– В кабак? – насторожился он. – А дома у тебя выпить есть?
– Нет, – почему-то растерялся я.
– Ты что, алкоголик? – прорезалась былая и всегда непонятная мне ирония.
– В смысле?
– Только у алкоголиков
– Ну, сегодня – да, ни капли нет. И, скорее всего, я действительно алкоголик.
Он улыбнулся, на сей раз как-то по-родственному. Я хлопнул его по плечу.
– Чувак, не парься, есть у меня деньги.
Когда-то, бунтуя на родительскую стипендию, он радостно врывался ко мне домой с бутылкой, раскрывал морозилку, задумчиво глядел внутрь, осторожно помещал туда принесённое, захлопывал дверцу, следом заглядывал в холодильник и сочувственно тянул: «Мда-а-а… Вечный ты голодранец. Каждый раз вот так: придёшь к нему с водкой, а у него в доме – полпельменя».
В последнюю нашу встречу Йодо, накуренный до опухших глаз, пытался что-то объяснить коменданту студенческого общежития и двум милиционерам, сереющим в дверях его комнаты. Я в секунду и без разговоров был выдворен вон, как нелегал в чужой общаге, и последнее, что услышал, заходя в лифт, был смешливый голос Йодо, безоблачно и тепло разливающийся по площадке: «Вы – какие органы? Правоохранительные? Вот и правоохраняйте! Хули про меня-то доебались?» Следующее утро он встретил в военкомате.
– Пиво? – осведомился я, когда мы разместились в то-ли-баре-то-ли-клубе на пересечении Думской и Ломоносова – самом злачном рок-перекрёстке города.
– Я бы водочки! – приободрился Йодо, учуяв родные запахи, источаемые замызганными посетителями, преимущественно сизыми.
Бережно прислонив к стене покалеченную гитару в драном чехле, он рванул к барной стойке.
– И часто ты теперь по клубам да кабакам? – справился он, вернувшись через минуту с мутным графином в одной руке и двумя полными пены кружками в другой.
– Не очень.
– А работаешь где? – Его зад замер над стулом. – А работаешь вообще?
– В продажах, – нехотя признался я.
– Правильно говорить не «в продажах», а «продажник».
Он поставил водку с пивом на стол, излучая благость и комфорт, развалился на хрустнувшем стуле и, тут же подпрыгнув, снова ускакал к бару. Вернувшись с двумя рюмками и пачкой фисташек, он наконец устроился и не налил, а выплюнул водку из графина в рюмки со словами:
– Не понимаю, зачем тебе по клубам ходить, если ты и на работе отлично деградируешь.
Размышляя над тем, что его так оживило – наша встреча или бесплатная водка, – я выплеснул огонь в пищевод.
Йодо сделал то же, зажмурился и, не открывая глаз, отхлебнул полкружки пены.
– Музыкой занимаешься? Чем вообще живёшь? – мотнул он сальными кудрями.
Я вновь ощутил себя за столом с дальним до недосягаемости родственником, который спрашивает: «Ну, как дела?», а ты вместо автоматического «Нормально» спутанно раздумываешь, о делах последних дней или лет идёт речь.
– Пока отпуском живу, – не ответил я. – Ничего интересного. Вот тебя послушать было бы занятно.
– А меня хоть каждый день слушай, – усмехнулся Йодо, – я тут частенько.
– И что же нынче, подают?
Право на это было только у меня.
– Летом, в турсезон – нормально. А сейчас… – он махнул рукой и склонился над фисташками. – Осень, хули.
– Как в армии-то?
– Нормально.
– Мать писала, на войне был, – сипло выдавил я и протянул кружку.
– Да не, в штабе отсиделся, – хмыкнул Йодо и чокнулся. – Через месяц, спасибо дедам, комиссовали. С почками.
Мне стало неловко. Запахло паузой.
– За что? – хрипнув, переборол я молчание и наполнил рюмки.
– Я, может, и мудак, но не стукач.
Тут несправедливость всего мира сгустилась на его лице в брезгливые складки.
– Подставил кто-то?
– Деды каптёрку спьяну разнесли, а крысёныш один, с моего призыва, ротному их сдал. А на меня потом дедам показал.
– А ты?
– А что я? Там же все – молодые долбоёбы, что им объяснить-то можно? Зажали в сортире и почки опустили – без объяснений.
Мы выпили.
– А ротный на них, кстати, даже не пиздел, прикинь! – весело продолжил он. – Я, говорит, понимаю, выпил ты для аппетита бутылочку-другую, но нажираться-то зачем? Ха-ха-ха! Если бы они ещё в увале, а не в самоходе были, может, и обошлось бы. А так – злые, с-суки… Как гопари после дискача. Помнишь, как нас с тобой тогда?..
Конец ознакомительного фрагмента.