Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

В ключевых позициях «Теории романа», за немногими исключениями, Сологуб старался следовать избранному авторитету. «Жизнь многообразна, и цель искусства — подражание ей, — формулировал он. — Знайте возможно больше частных случаев из жизни, знайте законы, управляющие жизнью: политические, политико-экономические, социальные, физические, физиологические, психологические и психиатрические, — и умейте эти частные случаи комбинировать, это дело не эстетики, а тех наук, на основании которых производится комбинация. (…) Роман должен оправдывать людей, и только тогда он исполняет свою гражданскую роль. Если он обвиняет людей, он не имеет силу. Скажут: устраните этих подлецов. О, погодите называть подлецами! Оправдайте их, покажите, что не люди тут виноваты, что не их надо обвинять, а тот строй, который сильнее отдельных лиц. (…) Психологическая правда. Характер общества необходим, ибо он дает жизнь и направление роману. Значение борьбы личностей и общества. Значение среды». [94]

94

Текст «Теории романа» в извлечениях см.: Павлова М. М. Преодолевающий золаизм, или Русское

отражение французского натурализма // Русская литература. 2002. № 1. С. 214; полный текст трактата Сологуба «Теория романа» (автограф и машинопись) см.: ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 572.

Суждения Сологуба соотносятся с основными положениями литературных манифестов Э. Золя — с его требованием предельно точного и бесстрастного воспроизведения действительности, строгим детерминизмом всех изображаемых явлений, теорией среды, глубоким интересом к наследственности и подсознательным психическим процессам, стремлением ввести в художественную литературу научные методы описания, требованием расширить тематику произведений (писатель не должен отказываться от изображения неприятных сторон жизни) и др. Отдельные фрагменты «Теории романа», в которых автор размышлял о композиции, соотнесенности частей сочинения, завязке и развязке сюжета, интриге, об упразднении всяческой дидактики и морализма, явно указывают на все тот же источник.

Вместе с тем в своем незавершенном и неопубликованном трактате автор допустил некоторые отступления от доктрины натурализма, которые, однако, имели серьезные последствия в его творчестве. Во-первых, ему было чуждо умаление роли фантазии и художественного вымысла в произведении (согласно Золя, «натура не нуждается в домыслах, ее надобно принимать такой, какова она есть, ни в чем не изменяя и не урезывая ее»). [95] Во-вторых, в отличие от Золя, Сологуб верил в присутствие в мире тайны — иррациональных стихийных сил, во власти которых пребывает душа человека. Если Золя осуждал писателей-идеалистов за то, что у них «за каждым порывом в небеса следует падение в бездну, в хаос метафизики», [96] то Сологуб, при глубоком уважении к науке и «экспериментальному методу», напротив, более всего дорожил этими «порывами в небеса» и «падениями в бездну», приближающими к тайне. В его бумагах сохранилась специфическая запись (от 30 марта 1886 года): «Правда — Сущее — от нас сокрыто, и Преходящее — Ложь — это и есть наш мир. Идеализм наш — заблуждение, но реализм — двойное заблуждение». [97]

95

Золя Эмиль. Натурализм в театре // Золя Эмиль. Собр. соч. В 26 т. М., 1966. Т. 24. С. 334.

96

Золя Эмиль. Экспериментальный роман //Там же. С. 262.

97

ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 539. Л. 245.

Наряду с золаистским ядром в «Теории романа» едва заметны ростки символистского панэстетизма: признание за искусством когнитивной и жизнестроительной функции. «…На самом деле, — писал Сологуб, — то творение прекрасно, которое прекрасно в творце. Но в человеке-творце не отражается мир мертво, как в зеркале. Холодный ропот сонной действительности освещается и согревается в творческом уме высшим светом и теплом истинных идей, чувствований и пожеланий. Для представления действительности эти поэтические очки — то же, что для контура краски». В этом фрагменте уже угадывается автор «Творимой легенды» (ср.: «Беру кусок жизни грубой и бедной… и творю из него сладостную легенду»; у Золя: куски действительности [98] — «tranches de la vie», во французском языке выражение вошло в литературный обиход). [99]

98

Золя Эмиль. Прудон и Курбе // Золя Эмиль. Собр. соч. Т. 24. С. 19.

99

О происхождении образа см.: Селегень Галина. «Прехитрая вязь» (Символизм в русской прозе: «Мелкий бес» Федора Сологуба). Вашингтон: Камкин, 1968. С. 86–87.

В «Теории романа» причудливо сочетались разнородные эстетические тенденции. Одна из них эксплицитно связана с натурализмом; другая чуть приоткрывала пути к символистской эстетике (в 1890-е годы она получила оформление и обоснование в программной статье «Не постыдно ли быть декадентом»). [100] В художественной прозе Сологуба 1880–1890-х годов можно проследить те же тенденции.

Среди добросовестно усвоенных писателем «уроков» «экспериментального метода» — установка на собирание и документальное изучение «натуры» и объективное, вплоть до протокольной точности, изложение событий. В основе «Тяжелых снов», «Мелкого беса» и рассказов 1890-х годов невымышленные истории и факты, основные персонажи его произведений, как правило, имели прототипов в действительности, а сюжеты восходили к реальным событиям. [101]

100

Сологуб Федор. Не постыдно ли быть декадентом // ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 376.

101

О прототипах в рассказе Сологуба «Червяк» см.: Федор Сологуб в Вытегре (Записи В. П. Абрамовой-Калицкой) / Вступ. статья, публ. и коммент. К. А. Азадовского // Неизданный Федор Сологуб. С. 264, 277, 286; в романе «Мелкий бес» см.: Улановская Б. Ю. О прототипах романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Русская литература. 1969. № 3. С. 185–189; Соболев А. Л. Из комментариев к «Мелкому бесу»: «Пушкинский» урок Передонова // Русская литература. 1992. № 1. С. 157–160; Павлова М. М. Из творческой истории романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» (отвергнутый сюжет «Сергей Тургенев и Шарик» и его место в художественном

замысле и идейно-образной структуре романа) И Русская литература. 1997. № 2. С. 138–154; о событийной основе рассказа «Баранчик» см.: Соболев А. Реальный источник в символистской прозе: механизм преобразования (Рассказ Федора Сологуба «Баранчик») И Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. Рига; Москва, 1994. С. 151.

В рабочих материалах Сологуба сохранилось большое количество разрозненных заметок под заголовками «Запас», «Быт» и без заглавий. В них «зарисованы» отдельные эпизоды и жанровые сценки из петербургской и провинциальной жизни, зафиксированы портретные и речевые характеристики знакомых и сослуживцев, их оригинальные привычки и жесты. [102] Эти записи впоследствии Сологуб использовал в художественных произведениях. Например: «О. П. Зарецкая рассказывала, что муж, уходя в должность, надевал на нее панталоны, глухие, без отверстия внизу, с замком. Замкнет и ключ унесет с собою, так она и терпит. (…) Ее гаданье: показала кому-то в стакане чей-то зад. Ее гаденькие картинки. Ее дети. Ее ухаживанья за молодыми людьми…». [103] В приведенной характеристике нетрудно узнать черты одной из главных героинь романа «Мелкий бес» — Грушиной (см. гл. V); рассказ о панталонах с замком сохранился в ранней редакции текста. [104]

102

Сологуб Федор. Планы, конспекты, черновые наброски литературных произведений, выписки, цитаты, заметки и пр. // ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 539.

103

Там же. Л. 67.

104

См. с. 413–414 наст. изд.

В своей творческой лаборатории Сологуб осуществлял заветы Э. Золя: «…в произведениях не должно быть абстрактных персонажей, фантастических измышлений, постулатов: в них должны присутствовать реальные персонажи, правдивые жизнеописания действующих лиц, истины, почерпнутые в повседневной жизни»; [105] «…автор экспериментального романа — это ученый, применяющий в своей особой области то же орудие, что и другие ученые: наблюдение и анализ». [106]

105

Золя Эмиль. Натурализм в театре И Золя Эмиль. Собр. соч. Т. 24. С. 326.

106

Золя Эмиль. Экспериментальный роман // Там же. С. 277.

В предисловии к ранней редакции «Тяжелых снов» автор декларировал: «Писатель не имеет права давать портретов живых лиц, но он не должен и погрешить против жизни, все должно быть так, как бывает на самом деле, но ничто не должно быть простой фотографией того, что где-то и когда-то произошло. Все то, что я рассказываю, должно быть верно, — я должен рассказывать только о том, что видел и слышал, о том, что знаю. Но как живописец надевает на своих людей ту или другую одежду, так и писатель обязан ставить выбранных им людей в ту или другую обстановку, в которой люди вообще бывают. Как живописец для одной и той же фигуры пользуется элементами, заимствованными из разных фигур, так и писатель, желая всегда быть верным правде, часто сливает своих героев из отдельных черт, хотя бы ему пришлось наблюдать эти черты в разных лицах. Надо только, чтобы в результате изображения получились образы живых людей». [107]

107

Сологуб Федор. Тяжелые сны. Роман. Черновой автограф // Российская национальная библиотека (далее: РНБ). Ф. 724. № 4. Л. 2.

Вплоть до середины 1890-х годов Сологуб находился под обаянием «экспериментального метода» и, не соглашаясь с отдельными пунктами программы, все же пытался следовать ей или же приспосабливать ее для себя. Так, например, социально-исторический детерминизм личности и поведения героя непременно входил в творческое задание золаиста. Однако именно эта часть программы натурализма менее всего вдохновляла Сологуба и в его художественной практике не получила развития.

В значительно большей степени писателя (воспитавшего себя на романах Достоевского) привлекал феномен «пороговой» личности и психологическая мотивация поведения людей, находящихся как бы на пороге между здоровьем и психическим расстройством (главный герой его ранней прозы с медицинской точки зрения, — «невротик», или «преступник», или и тот и другой одновременно).

Более всего Сологуб совпадал с Золя в сфере интереса к проблеме наследственности и механизму развития в душе человека страсти или порока, ведущих к преступлению или безумию. (В. А. Латышев, познакомившийся в 1883 году с фрагментами поэмы Сологуба «Одиночество. История мальчика-онаниста», недоумевал: «Правду сказать, меня удивляет выбор тем: всё пишете о пороке, точно будто хорошо его изучили»). [108]

Проза Сологуба 1890–1900-х годов насыщена сценами самоубийств, убийств, безумия, извращенных эмоций, инестуальными мотивами. Его ранние сочинения, в том числе долитературного периода, в которых он описывал «истории болезней» своих героев (например, в психофизиологическом очерке «Об одиночестве») или их пороки (например, страсть к садизму помещицы Касаткиной в набросках к незавершенному роману «Ночные росы»), [109] могли бы послужить иллюстрацией основных тезисов манифеста «Экспериментальный роман», их можно сопоставить также с некоторыми страницами романов Э. Золя и братьев Гонкур.

108

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 392. Л. 12.

109

См. опубликованный фрагмент романа: Сологуб Федор. Ночные росы / Публ. М. М. Павловой // De Visu. 1993. № 9 (10). С. 43–48.

Поделиться:
Популярные книги

Чужое наследие

Кораблев Родион
3. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
8.47
рейтинг книги
Чужое наследие

Бальмануг. Студентка

Лашина Полина
2. Мир Десяти
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Бальмануг. Студентка

Авиатор: назад в СССР

Дорин Михаил
1. Авиатор
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.25
рейтинг книги
Авиатор: назад в СССР

Генерал-адмирал. Тетралогия

Злотников Роман Валерьевич
Генерал-адмирал
Фантастика:
альтернативная история
8.71
рейтинг книги
Генерал-адмирал. Тетралогия

На границе империй. Том 6

INDIGO
6. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.31
рейтинг книги
На границе империй. Том 6

Теневой путь. Шаг в тень

Мазуров Дмитрий
1. Теневой путь
Фантастика:
фэнтези
6.71
рейтинг книги
Теневой путь. Шаг в тень

Защитник

Астахов Евгений Евгеньевич
7. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Защитник

Кодекс Охотника. Книга XIII

Винокуров Юрий
13. Кодекс Охотника
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
7.50
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XIII

Его маленькая большая женщина

Резник Юлия
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.78
рейтинг книги
Его маленькая большая женщина

Проклятый Лекарь IV

Скабер Артемий
4. Каратель
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Проклятый Лекарь IV

Жандарм 4

Семин Никита
4. Жандарм
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
аниме
5.00
рейтинг книги
Жандарм 4

Тринадцатый V

NikL
5. Видящий смерть
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Тринадцатый V

Кодекс Охотника. Книга IV

Винокуров Юрий
4. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга IV

Энфис 2

Кронос Александр
2. Эрра
Фантастика:
героическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Энфис 2