Мелкий бес
Шрифт:
На преемственность образов указывают также фетишизм и нарочитый эстетизм в описаниях обстановки: «Елена любила быть одна среди прекрасных вещей в своих комнатах, в убранстве которых преобладал белый цвет, в воздухе носились легкие и слабые благоухания. (…) Еленины одежды пахли розами и фиалками, драпировки — белыми акациями; цветущие гиацинты разливали свои сладкие и томные запахи»; [174] ср.: «В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло (…). Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различимым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера…». [175]
174
Сологуб
175
См. с. 134 наст. изд.
Повествование и в рассказе, и в романе развивается по единому плану: Елена и Людмила создают свой мир, изолированный от внешнего — враждебного и деструктивного; действие совершается при закрытых на ключ дверях и при опущенных шторах (так поступает и Дез Эссент, герой романа Гюисманса «Наоборот»).
В этом сотворенном «ароматизированном» фетишистском раю, якобы закрытом от обывательской пошлости, существует единственный закон — служение красоте «святой плоти». Однако провозглашенный идеал остается лишь грезой: «Построить жизнь по идеалам добра и красоты! С этими людьми и с этим телом! Невозможно! Как замкнуться от людской пошлости, как уберечься от людей!», — в отчаянии думала Елена, принимая решение уйти из жизни; [176] ср.: «В нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной» [177] («Мелкий бес»).
176
Сологуб Федор. Тяжелые сны. Роман. Рассказы. С. 292.
177
См. с. 51 наст. изд.
Рассказ-притча «Баранчик» предвосхищает центральную сюжетную линию «Мелкого беса». Сюжет рассказа восходит к реальному событию, случившемуся в крестьянской семье, во время голода 1895 года в Орловской губернии: пятилетняя девочка, наблюдавшая за тем, как отец резал барана, предложила затем младшему братишке поиграть «в баранчика» и «полоснула несчастного мальчугана по горлу», после чего он умер. [178] Сообщение о трагедии, произошедшей в деревне Хотимирицы, было напечатано в газетах (среди подготовительных материалов Сологуба сохранилась газетная вырезка с репортерским отчетом). [179]
178
Орловский вестник. 1895. № 1. 1 января.
179
ИРЛИ. Ф. 289. On. 1. № 538.
Тема «Баранчика» соотносится с темой жертвоприношения в «Мелком бесе». На протяжении всего повествования Володин сравнивается с бараном, он погибает тою же смертью, что и Сенька в «Баранчике». Среди возможных орудий замышленного убийства в романе упоминается топор (в «Тяжелых снах» Логин убивает Мотовилова топором), однако Передонов выбрал шведский нож, которым и полоснул Володина по горлу. Вследствие этой замены происходит смена литературного контекста. Топор — атрибут убийства, вводящий повествование в контекст классической прозы социально-философской проблематики (топор Раскольникова или Пугачева); нож — атрибут ритуального убийства (жертвоприношения) — вводит его в контекст неомифологических текстов символистов, в котором Передонов предстает и палачом и жертвой одновременно.
Более сложные коннотации текстов можно проследить на ономастическом уровне. Действие в рассказе приурочено к дню пророка Илии, хотя в реальности происходило под Рождество. Празднование дня пророка Илии (покровителя домашних животных — телят, баранов и козлят) складывалось из соединения христианской традиции с языческой (с культом Перуна, за которым закрепилось представление о жертвоприношении). В Ильин день приготовленное в жертву животное приводили к церкви, где его освящали, а затем закалывали и вместе ели (совершали братчину, или мольбу — коллективную трапезу). [180] Заклание барана в христианский праздник имело языческую мотивировку.
180
Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 206.
В «Мелком бесе» богослужения происходят в церкви в честь святого Илии, и, хотя именно эта деталь упоминается в экспозиции лишь косвенно, она, несомненно, имеет символическое значение и отвечает авторскому замыслу: повествование начинается фразой: «После праздничной обедни прихожане расходились по домам», а заканчивается сценой убийства Володина — «бараньего царя» во время «трапезы». Примечательно, что именно в день пророка Илии Передонов не был в церкви, в чем винится перед городским головой, — это обстоятельство указывает на «бессознательный выбор Передоновым языческого варианта мифа». [181]
181
Соболев А. Реальный источник в символистской прозе: механизм преобразования (Рассказ Федора Сологуба «Баранчик») И Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. Рига; Москва, 1994. С. 151.
Одним из источников «Баранчика», возможно, послужила народная легенда «Ангел» (приведена в собрании А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки и легенды»). [182] В народной легенде Бог изгоняет из рая непослушного Ангела, отказавшегося принести на небо душу женщины, только что родившей двух младенцев. Добрый Ангел не хочет наказать детей, которые погибнут без матери. Согласно народному представлению, жизнь на земле лучше, чем на небе. Взгляд Сологуба прямо противоположен, в духе характерного для его творчества «некрологического утопизма»: [183] жизнь на земле страшна, и смерть лучше жизни. Равнодушные к земной жизни ангелы не заступились за Аниску и Сеньку и позволили им погибнуть, а затем «проливали они слезы» перед Господом, чтобы он не отдал детские души «врагу».
182
Афанасьев А. Н. Народные русские сказки и легенды. Берлин, 1922. Т. II. С. 551–552. Подробнее об этом источнике рассказа см.: Ivanits Linda. Biblical Imagery in Sologub's Short Stories: «Baranchik», «Zhalo smerti», and «Pretvoryaiushaia vodu v vino» // Russian Literature. 2001. Vol. 50. № 2. P. 129–130.
183
См.: Смирнов Игорь. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977. С. 48.
Своеобразной подготовкой к «Мелкому бесу» явились также рассказы Сологуба 1890-х годов о «маленьких и невинных» — о детях, утративших душевное равновесие, страдающих навязчивыми идеями (его герои «уже в детстве сходят с ума или кончают жизнь самоубийством, чтобы только не жить», — не без сарказма отметил А. Скабичевский). [184] В перспективе создания образа безумца Передонова рассказы «Червяк», «Тени», «Утешение» и некоторые другие были вехами в освоении писателем психоаналитической проблематики.
184
Скабичевский А. Больные герои больной литературы // Новое слово. 1897. Январь. № 4. С. 155.
Рассказ «Тени» повествует о тяжелом психическом расстройстве гимназиста Володи. Впечатлительный, нервный, болезненный ребенок (Сологуб многократно указывает на бледность его лица) угнетен материнской опекой и страдает от недостатка свободы. Случайно прочтенная Володей брошюра (пособие для игры в тени на освещенной стене) становится для него источником неконтролируемых эмоций. Мать обнаружила эту тщательно скрываемую забаву и попыталась бороться с болезненным увлечением Володи. Неусыпный материнский надзор способствовал развитию у него подавленной страсти, параноического бреда. Володя сходит с ума, вслед за ним лишается рассудка мать, также поглощенная игрой в «тени».
В изложении Сологуба (и в свете «экспериментального метода») исход этой маловероятной истории выглядит, однако, вполне мотивированным, а заболевание мальчика закономерным. «Большой мечтатель» Володя находится в состоянии депрессии. События разворачиваются поздней осенью. Он видит мир «тоскливым», «скучным», «скорбным», «надоедливым». В тексте содержатся также намеки на дурную наследственность и признаки «вырождения» (по Ломброзо и Нордау): «Володина голова слегка несимметрична: одно ухо выше другого, подбородок немного отклонен в сторону (как у матери), его отец был человек „слабовольный“, с бессмысленными порываниями куда-то, то восторженно, то мистически настроенный (…), пивший запоем последние годы жизни. Он был молод, когда умер». [185] Признаки психического расстройства героя воспроизведены Сологубом почти с медицинской точностью.
185
Сологуб Федор. Тяжелые сны. Роман. Рассказы. С. 200.