Мелкий бес

Сологуб Федор Кузьмич

Весну 1909 года Сологуб и Ан. Чеботаревская провели за границей. Работу над инсценировкой писатель возобновил лишь после возвращения в Россию.

1 июня 1909 года А. П. Воротников писал Сологубу: «Федор Кузьмич, предполагая, что Вы уже вернулись из заграницы, пишу Вам в Петербург в надежде узнать от Вас что-либо о „Мелком бесе“, о котором спрашивает меня постоянно и наш директор К. Н. Незлобии и наш режиссер Марджанов. [417] Не откажите сообщить, очень прошу Вас! Готова ли пьеса, когда могли бы мы с нею познакомиться ближе?». [418]

417

Константин Александрович Марджанов (Марджанишвили; 1872–1933) — режиссер, в 1900-е годы работал в театре Незлобина — в Русском театре в Риге, с 1909 г. — в Москве.

418

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 155. Л. 15–15 об.

Предварительные переговоры о постановке прошли благополучно. 27 июня Воротников

сообщал Сологубу: «Конст. Ник. Незлобии с нетерпением ожидает возможность прочитать Вашу драму, чтобы затем поскорее заняться ею. Я не предвижу с его стороны возражений относительно Ваших условий гонорара и думаю, что для того, чтобы у Вас не было сомнений по поводу возможного числа представлений, он мог бы приобрести у Вас пьесу „Мелкий бес“ для Москвы (и Петербурга даже) за определенную цифру, независящую от числа представлений. Конечно, все эти вопросы лучше всего было бы выяснить при личном свидании, как только он прочтет пьесу». [419]

419

Там же. Л. 19–19 об.

В июле 1909 года Сологуб выслал Воротникову текст драмы для ознакомления. Вскоре он получил от него заключение: «Прежде всего: пьеса не производит впечатления переделки из романа, что и было весьма желательно. В особенности V акт удачен для режиссера. Далее: мне кажется, что в дополнительных сценах не чувствуется надобность, кроме сцены Людмилы с Сашей; она безусловно необходима, как связующее звено между разговорами о „гимназисте-девочке“ и появлением Саши на балу. Мне представляется возможность — переодевание, т. е. разглядывание Саши Людмилой сделать за сценой, а сестры на сцене подслушивают и подсматривают, и обмениваются замечаниями, из которых был бы виден характер отношений Людмилы к Саше. Затем входят и они на сцену. Костюм Людмилы, несколько небрежный, и смущение мальчика дополняют впечатление от разговоров сестриц. В этой же сцене созревает решение одеть Сашу Гейшей для маскарада. — Для связи этой — всей — сцены (которая, мне кажется, составляет 2-ую необходимую картину 3 действия) с предыдущими и последующими можно бы в разговоре сестер Рутиловых сказать что-нибудь и о Передонове. Затем в эту картину прямо так и просятся песни и пляски сестер; могут они предшествовать или следовать за раздеванием Саши (за кулисами); он может прийти в гости к ним во время пляски сестер, и Людмила уведет его в свою комнату для культа его красоты. — Простите мне, что пишу обо всем этом так подробно. Во мне заговорил „театральный человек“, и я чувствую, что такая картина составила бы один из главных „гвоздей“ пьесы, говоря цинично, одну из приманок для публики. Повторяю: „цинично“. Потому что сестры Рутиловы все-таки будут светлым пятном на всей драме „Мелкого беса“». [420]

420

Там же. Л. 43–44 об. (письмо от 20 июля 1909 г.).

Многие критики осуждали Сологуба за «безнравственное» описание в романе истории любви Людмилы и Саши (автор одной из самых резких рецензий, в частности, негодовал: «О сценах во вкусе „огарков“ между гимназистом и взрослою девицею упоминать противно: порок, когда он надушен и обсахарен, еще отвратительнее, чем когда он выставлен во всей своей отталкивающей наготе. И невольно является вопрос: кому нужны такие книги? Для молодежи они вредны» [421] ).

В этой связи примечательно сообщение, опубликованное 31 октября 1907 года в газете «Театр» (№ 88), в разделе «Петербургская хроника»: «Бывшие ученики Андреевского городского училища, инспектором которого был Ф. Сологуб, устраивают спектакль, в котором ставят пьесу Сологуба. Как известно, Ф. Сологуб был недавно уволен с поста инспектора за „литературную деятельность“ и главным образом за роман „Мелкий бес“».

421

Пустовойтенко К. О детях // Варшавский дневник. 1908. № 36. 5 февр. С. 2.

Подобные беспочвенные слухи искажали литературную репутацию писателя: в действительности он был уволен в отставку из училища за выслугой 25 лет. Вполне понятно, что у лиц, заинтересованных в появлении «Мелкого беса» на сцене, возникло сомнение в безупречности, с точки зрения цензуры, так называемой «эротической» картины пьесы, действие которой разворачивалось в драме на квартире у Рутиловых.

О цензурном разрешении предстояло хлопотать в неблагоприятных для автора обстоятельствах. В феврале 1909 года прошла серия так называемых самодеятельных «литературных процессов», организованных университетским студенческим «Кружком литературы и искусства», по обвинению писателей М. Арцыбашева, М. Кузмина и Ф. Сологуба в порнографии — по 1001 статье уложения о наказаниях. «Литературные процессы» отражали состояние общественного мнения.

Сологубу инкриминировалось соблазнительное описание в «Мелком бесе» и «Навьих чарах» противоестественных наклонностей, известных под именем садизма. «„Присяжные заседатели“ отвергли обвинение в части, касающейся „Мелкого беса“, но признали его по отношению к „Навьим чарам“. Суд приговорил Ф. Сологуба к аресту на 1 месяц, а роман: „Навьи чары“ постановлено подвергнуть уничтожению» [422] («приговор» не был приведен в исполнение).

Цензоры не раз выдвигали писателю обвинение по разным статьям устава, в том числе по 1001 статье уложения о наказаниях. [423] Он был вынужден прислушиваться к пожеланиям режиссеров, чтобы оградить инсценировку от возможных цензурных санкций. По этой причине картину, заведомо сомнительную с точки зрения принятой нравственной нормы (Саша в гостях у Рутиловых,

Людмила уводит его в свою комнату и любуется его наготой), и другую, сюжетно связанную с ней (знакомство Людмилы и Саши на квартире Коковкиной, Передонов допрашивает Сашу), он отделил от основного текста драмы и назвал «Эпизод второй» и «Эпизод первый». Эпизоды, объединенные «эротической» темой, получили относительную самостоятельность. В случае необходимости их можно было убрать из текста, без существенного ущерба для общего сценического действия и основного сюжета драмы.

422

См.: Е. С. [Коган С. М.] О студентах // Мир (СПб.). 1909. № 9–10, 1 марта. С. 62.

423

См.: Цехноеицер О. 5. Символизм и царская цензура // Учен, записки Ленингр. гос. ун-та. Сер. филол. наук. Л., 1941. Вып. И. С. 279–314.

5 августа 1909 года Воротников сообщал Сологубу: «Пожалуйста, вышлите возможно скорее дополнительную сцену „Мелкого беса“ в Москву на мое имя (…) На днях мы хотим читать пьесу артистам. Пока же ее прочел Конст. Ник. Незлобии, режиссер Марджанов и еще кое-кто. (…) Я думаю, лучше всего нам теперь переписать всю пьесу вместе с добавочной сценой и в таком уже виде отправить в Петер(бург) в цензуру. Там похлопочем, чтобы поскорее прочитали». [424]

424

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 155. Л. 46–47.

9 августа Воротников писал вновь: «Как только будет получена дополнительная сцена, мы немедленно пошлем рукопись в драматическую цензуру, там ее не задержат долее трех, четырех дней, и как только будет получено у нас уведомление, хотя бы по телеграфу из Петербурга о разрешении цензурой „Мелкого беса“, то немедленно будет переведена Вам 1/2 желаемого Вами гонорара. Мы сделаем все, чтобы ускорить это дело. В Петербурге пьесу представит за нас Бюро Русского) Театр (ального) Общества, для которого все решительно в цензуре делается скорее, чем кому-либо; оттуда же нас известят телеграммой о разрешении. Дело в том, что Конст. Ник., а также его жена не уверены в разрешении „Мелкого беса“ для сцены (так как герой — педагог). В последнее время цензура стала придирчивее прежнего. Я не разделяю этих опасений, но я „один в поле не воин“. (…) Все читавшие у нас пьесу высказались одинаково за необходимость сцены у сестер Рутиловых». [425]

425

Там же. Л. 49–50 об.

Вскоре цензурное разрешение на постановку было получено. 25 августа Воротников сообщал Сологубу: «Дорогой Федор Кузьмич, вчера я получил от бар (она) Дризена [426] цензурованный экземпляр „Мелкого беса“. Вычеркнуты несколько фраз всего у Передонова, зато пострадала сцена Людмилы с Сашей. Сперва Дризен проектировал выбросить целиком всю сцену, потом внял мольбам моим и прошелся красными чернилами по монологу Людмилы (разговор о ее сне), по разговору с Сашей и зачеркнул ту сцену, когда сестры подсматривают. Оканчивается картина уходом Людмилы с Сашей в ее комнату и входом двух сестер. — Что делать! Надо быть благодарным и за это. Зато сам Передонов остался в полной неприкосновенности. (…) Вчера здесь был на несколько часов Конст. Ник. Незлобии, и я ему передал цензурован(ный) экземпл(яр), который он и повез в Москву. (…) Незлобии в восторге от разрешения „М(елкого) беса“». [427]

426

Николай Васильевич Дризен (Остен-Дризен), барон (1868–1935) — цензор Главного управления по делам печати; редактор «Ежегодника Императорских театров». Сологуб посещал литературные беседы в салоне Дризена на Большой Московской (д. 8). Сохранилось 8 писем Дризена Сологубу (1910–1925 гг.): ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 242.

427

ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 155. Л. 55–56 об.

В сентябре в театре Незлобина начались первые читки пьесы с актерами. Режиссером постановки был назначен Константин Александрович Марджанов. Сологуб периодически сообщал в Москву о своих пожеланиях относительно отдельных действующих лиц и некоторых сцен. При этом он не возражал против «режиссерских сокращений и обработки пьесы». [428]

30 сентября Воротников извещал Сологуба: «Целиком всю драму еще не репетировали, а по отдельным актам, причем режиссер высчитал, что „М(елкий) бес“ идет около 4 1/2 час(ов), не считая антрактов, 1(й) акт — 40 мин., 2-й — 50 мин. ит. д., которые все же займут немало времени. Таким образом, спектакль с 8 час(ов) веч(ера) продолжался бы до 1 ч(асу) ночи и дольше. Поэтому предполагалось четвертый акт, как наименее важный для развития драмы, пока не разучивать. На постановку „М(елкого) б(еса)“ у нас потребуется еще не менее месяца и потому можно в ней сделать все, что угодно, и включить, если хотите, и 4-й акт, лишь бы это клонилось к успеху пьесы в интересах и автора и театра. Вообще относительно многих пунктов у режиссера есть сомнения, и он очень надеется на Ваш приезд в Москву для разъяснения разных вопросов относительно „М(елкого) б(еса)“». [429]

428

Там же. Л. 71 об. (письмо от 30 сентября 1909 г.).

429

Там же. Л. 72–72 об.