Мельничиха из Тихого Омута
Шрифт:
– Что вы тут застыли?
– раздался ворчливый голос старухи в чепце. Она поднималась за нами, задрав юбку почти до колен и выставив на обозрение серые от частых стирок подштанники. Кружева на манжетах нижних штанов порвались и уныло обвисли.
– Ждём вас, мамаша Жонкелия, - сдержанно сказал судья, не сводя с меня пристального взгляда.
– Что ждать?
– буркнула старуха.
– Идите в дом, пока не заработали воспаление легких. Не май месяц на дворе!
– Не май, - согласился судья и пошел вперед.
– Дрова берите с левой поленницы, - крикнула ему вслед старуха.
–
Судья кивнул через плечо, не замедлив шага, а мамаша Жо (я даже в мыслях с трудом выговаривала её полное имя) поравнялась со мной и вдруг шепнула:
– Только не скажи, что ты - не Эдит. Иначе закончишь свои дни где-нибудь в сумасшедшем доме.
Я застыла на месте, глядя им в спины. Сейчас мне как раз не помешала бы консультация у хорошего психиатра. Потому что ничего этого не может быть. Это не может происходить на самом деле.
– Эдит, ты идёшь?
– грубо окликнула меня старуха.
– А то закоченеешь совсем.
Эти слова словно пробудили меня. Только сейчас я поняла, как продрогла. Хотелось принять горячую ванну, завернуться в пушистый халат, который предлагают в отеле, выпить горячего какао...
Я торопливо поднялась по тропинке до самого верха и очутилась перед мельницей.
Мельница!..
Слишком шикарное название для такой развалюхи! Водяное колесо стояло, хотя вода так и хлестала по его лопастям. Дверь болталась на одной петле, уныло покачиваясь туда-сюда от сквозняка. Стены были добротными, и крыша покрыта яркой синей черепицей, но доски на крыльце были выломаны, а в окнах не было стекол. В щелястом вольере бродили четыре белые курицы, и пес с грустными глазами пугливо посмотрел на нас из полуразвалившейся конуры. Синюю крышу мельницы окутывали золотые и алые облака осенних берез и рябин, но это только ещё больше подчеркивало разруху и запустение.
Я растерянно смотрела, как судья внес в дом охапку поленьев (какие поленья?! кривые суковатые палочки!), осторожно ступая по крыльцу, чтобы не провалиться, а потом сама зашла под своды мельницы, чьей хозяйкой меня называли.
Внутри всё было ещё унылее. Грязный, хотя и крепкий пол, грубая мебель - явно сколоченная кем-то криворуким. И косоглазым, в придачу. Печка - когда-то побеленная и разрисованная веселым узором, а теперь черная от сажи. На столе - три корки и пара чахлых перьев зеленого лука, рядом со щербатой чашкой. Под потолком роятся мухи...
И не намного теплее, чем во дворе!..
– Сейчас согреемся, - сказал судья, присаживаясь возле печки на корточки и выгребая золу.
– Сходи, оденься, - старуха ткнула меня неожиданно крепким кулаком и указала на лестницу, ведущую вверх.
Я послушно поднялась по широким ступеням, потирая плечо, куда пришелся тычок. На втором этаже было несколько комнат, и я, поколебавшись, заглянула в них по очереди.
Ошибиться было просто невозможно - жилой была только одна комната, а остальные были пустыми до эха. Впрочем, назвать комнату жилой можно было с большой натяжкой. Окно здесь было забито досками, занавешено засаленной тряпкой, а щели между досками и рамой законопачены мхом. Стояли две кровати с тощими матрасами и одеялами, где дырок было больше, чем заплат, а вместо подушек лежали мешки с сеном. На сундуке в углу валялось платье - коричневое, с рваным подолом. Я довольно долго рассматривала его, не решаясь надеть, но больше надеть было нечего. Не щеголять же в чужой шали и в мужском пиджаке?
Платье пришлось мне точно впору, и это удивляло и пугало. Как будто тут знали мой размерчик!
«Не скажи, что ты - не Эдит.», - я вспомнила слова старухи и поёжилась.
Если это был сон - то очень странный сон. И мне хотелось бы поскорее проснуться. Но почему-то не получалось. Потоптавшись ещё в неуютной комнате, я решила спуститься. Взяла в охапку камзол судьи и пошла вниз, держась за грубо оструганные перила.
– .она не в себе, - услышала я голос судьи Кроу.
– Говорит как-то странно.
– Будешь тут не в себе, - буркнула мамаша Жо.
– Остаться вдовой через полгода после свадьбы!
– Для неё это такой удар?
– вкрадчиво поинтересовался судья и насмешливо договорил: -Не рассказывайте сказок, что ваша Эдит безумно любила мужа и спятила от горя.
Я замерла на середине лестницы, слушая в оба уха, потому что это, кажется, касалось меня. Вернее, той самой Эдит, притвориться которой мне посоветовала старуха.
– Грешно смеяться над несчастной матерью, потерявшей сына, - сказала мамаша Жо таким трагичным тоном, словно представляла мать Г амлета.
– И вдвойне грешно говорить плохое о покойнике. Мой сын был, конечно, не медок, но он заботился о нас.
– Так заботился, что его жена босиком и зимой сбежала от него в соседнюю деревню?
– хмыкнул судья.
– Они просто поссорились, - невозмутимо заявила старуха.
– Милые ссорятся - потом горячее любятся.
– А по-моему, у нее что-то в голове разладилось, - сказал судья резко.
– Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел вашу невестку.
– Нам нечем платить за визит доктора, - тут же сказала старуха.
– За мой счёт, - отрезал судья.
– Лучше бы на хлеб дали двум бедным женщинам, - всё равно осталась недовольна мамаша Жо.
– Вы же убедились, что мой сын не оставил нам ни грошена.
– Убедился.
Я услышала, как что-то звякнуло - будто на деревянный стол бросили две монеты.
– Это за дрова, - насмешливо сказал судья.
Спустившись ещё на две ступени, я заглянула в комнату, условно служившую кухней, и увидела, как мамаша Жо прячет за пазуху серебряные новенькие монетки, а судья Кроу уже растопил печку и держал перед огнем свою рубашку, чтобы поскорее просохла. Спина у него тоже была впечатляющая - мускулистая, широкая, а на пояснице - соблазнительные ямочки. Жаль, штаны он сушил на себе.
В это время судья обернулся - будто почувствовал мой взгляд, и мне ничего не оставалось, как спуститься по лестнице и скромненько присесть на лавку у печки, положив рядом камзол судьи. Я перебросила волосы на грудь и принялась разбирать пальцами мокрые пряди. Высыхая, волосы пушились и цвет их становился почти морковно-рыжим. Я не была такой, даже когда волосы летом выгорали на солнце. Собственно, и руки тоже были не мои. С мозолями на ладонях, с обломанными неухоженными ногтями... А ведь только вчера мне сделали влажный маникюр и такой миленький френч.