Меловой человек
Шрифт:
Хоппо разрыдался, зарывшись лицом в его неподвижную тушу. Я изо всех сил сдерживал слезы, но они все равно сами покатились по моим щекам. Потом я внезапно осознал, что в тот день мы пролили куда больше слез над телом мертвой собаки, чем над братом Железного Майки. И потом нам это здорово аукнулось.
Чуть позже, набравшись сил, мы постарались отнести его домой к Хоппо. Это был первый раз, когда я прикоснулся к чему-то по-настоящему мертвому. Я шел и думал, что он кажется даже тяжелее, чем прежде. Вот он, вес смерти.
Мы уложили пса на его старую подстилку на кухне.
— Что ты будешь делать теперь? — спросил я.
— Похороню, — сказал Хоппо таким тоном, словно это было очевидно.
— Сам?
— Это мой пес.
Я не знал, что на это ответить, поэтому решил ничего не говорить.
— Ты иди, — сказал Хоппо. — На эти… поминки.
Что-то внутри подсказывало: я должен остаться и помочь, но в то же время мне очень хотелось поскорее уйти.
— Ладно.
Я повернулся к двери:
— Эдди?
— Что?
— Когда я узнаю, кто это сделал, я убью его.
Никогда не забуду его взгляд в ту минуту. Может, поэтому я и не стал говорить ему о меловом человечке и собаке. Или о том, что я никак не мог вспомнить, возвращался ли Железный Майки в церковь, после того как сбежал.
2016 год
Я не считаю себя алкоголиком. Или барахольщиком. Я просто тип, которому нравится иногда пропустить стаканчик, а еще собирать разные вещи.
Я не надираюсь каждый день и обычно никогда не прихожу в школу с перегаром. И тем не менее это все-таки случилось. К счастью, до директора эта новость не дошла, но я все равно услышал пару ласковых слов от знакомого учителя:
— Эд, иди-ка ты домой. Прими душ и купи себе какой-нибудь ополаскиватель для рта. И в следующий раз постарайся закончить все это в выходной.
Если уж говорить начистоту, да, я пью больше, чем следовало бы, и чаще, чем нужно. Но сегодня мне очень хочется. Горло так и сжимает. И губы сохнут, сколько ни облизывай. Нет, я не просто хочу выпить. Мне надо выпить. Небольшая разница в грамматике. Огромная — в жизни.
Я в супермаркете. Снимаю с винной полки пару бутылок крепкого красного. А затем прихватываю бутылку хорошего бурбона и качу тележку к кассе самообслуживания. Короткая беседа с женщиной, стоящей за кассой, и я загружаю бутылки в машину.
Приезжаю домой как раз после шести, достаю парочку виниловых пластинок, которые не ставил уже очень давно, и наполняю первый бокал.
Именно в этот момент входная дверь с грохотом распахивается — так, что подсвечники на камине вздрагивают и бокал шатается на столе.
— Хлоя?
Наверняка это она. Я ведь запер дверь, а больше ни у кого нет ключей. Но обычно Хлоя не выбивает двери. Когда у нее что-то происходит,
Я с тоской смотрю на свой бокал, а затем, печально вздохнув, поднимаюсь и иду на кухню. Слышу, как открывается и захлопывается дверь холодильника, как звенят стаканы. Но кроме этого я слышу еще кое-что. Незнакомый звук.
Несколько секунд я пытаюсь понять, что творится, а потом до меня доходит. Хлоя плачет.
Я не так уж часто плачу. Не знаю, что с этим делать. Даже на папиных похоронах. Не люблю всю эту возню, сопли, всхлипывания. Не встречал ни одного человека, который выглядел бы привлекательно в такой момент. Хуже того: когда плачет женщина, значит, ее надо утешать. А в этом я тоже не так уж хорош.
У двери в кухню я все еще сомневаюсь. А затем слышу голос:
— Мать твою, Эд! Да, я реву тут! Или заходи, или вали на хер!
Я толкаю дверь. Хлоя сидит прямо на столе. Рядом — бутылка джина и огромный стакан. Без тоника. Волосы у нее еще более взлохмаченные, чем обычно, тушь размазалась.
— Не буду спрашивать, как ты…
— Это хорошо. Потому что иначе я тебе эту бутылку в зад засуну!
— Хочешь поговорить о том, что случилось?
— Не особо.
— Ладно. — Я останавливаюсь у стола. — Я могу тебе чем-то помочь?
— Да. Сядь. И пей.
Хоть я и думал об этом целый день, джин — не совсем мой напиток. Но я чувствую, что отказывать нельзя. Беру из шкафа стакан и протягиваю Хлое. Она наливает мне большую порцию, а затем ставит стакан на стол и чуть не роняет при этом. Думаю, это уже не первая ее порция за сегодня. И даже не вторая и не третья. Странно. Хлоя, конечно, любит потусить. Любит выпить. Но не думаю, что я когда-либо видел ее по-настоящему пьяной.
— Итак, — спрашивает она заплетающимся языком, — как прошел твой день?
— Ну, я пытался написать в полиции заявление о пропаже друга.
— И как?
— Несмотря на то, что он не вернулся в отель прошлой ночью, не забрал свой кошелек и кредитки и не отвечает на звонки, его нельзя официально считать пропавшим, пока не пройдет двадцать четыре часа.
— Вот срань.
— Да уж, срань.
— Думаешь, с ним что-то случилось?
Звучит так, словно она искренне переживает. Я отпиваю из стакана.
— Не знаю…
— Может, он домой поехал.
— Может.
— Ну и что ты собираешься делать?
— Думаю, завтра снова пойду в полицию.
Она долго смотрит в свой стакан:
— Друзья, да? Неприятностей от них больше, чем пользы. Хотя с родственниками и того хуже.
— Да, наверное, — осторожно говорю я.
— Ой, поверь мне. Друзей можно просто отрезать от себя и все. Семью не отрежешь. Они всегда здесь, на подкорке, скребутся и не дают жить.
Она опрокидывает в себя остатки джина и наливает еще.