Меловой крест
Шрифт:
Алекс хмыкнул.
— Что ты ржешь?! Ты, баловень судьбы! Посмотри на себя! Твои карманы оттопыриваются. Пусть все знают, они раздулись от денег! От денег, украденных у бедного, обманутого Симеона Шварца! Ты вырвал их у него из рук, когда он проносился мимо тебя в хрустальной квадриге триумфатора! Он спешил на форум гениев, доверчиво размахивая при этом белоснежным флагом примирения! Ты сбросил его в грязь, выковыряв из этой квадриги, несмотря на то, что он был намертво приколочен к ней золотыми гвоздями продажности, измены и подлости.
Официант и развеселая компания за соседним столом заинтересовано повернули головы в сторону
— Да, — продолжал я, прихлебывая водку, как лимонад, — я требую от Царя небесного дать мне, помимо индульгенции за еще не совершенные грехи, ответ на мучительный вопрос — почему человеческая жизнь так безнравственно, так несправедливо, так омерзительно коротка? Я спрашиваю уже много лет, а Господь молчит и в ус не дует…
— Эх, — вздохнул Алекс, — все помирают, — он еще раз вздохнул, — так и не получив ответов на свои вопросы. Все, все, все! У Господа таких, как ты, любопытных с вопросниками в руках, — Алекс указал на мою руку, держащую стакан с водкой, — миллиарды. И все ждут ответа. У Господа нет времени на таких, как мы… Но что я знаю совершенно точно, это то, что рано или поздно мы эти ответы получим. Мы — или наши души…
— Я тебе рассказывал про горбуна? — понизив голос, спросил я.
Алекс кивнул. Странно у него это получилось. Таким величественным кивком, наверно, раньше какой-нибудь всесильный правитель, пришедший к власти путем дворцового переворота, утверждал смертные приговоры своим бывшим соратникам. Я взглянул на Алекса с уважением. Вот что значит некоторое время поторчать и потереться наверху.
Сегодня утром я прочитал в "Культуре" статью об Александре Энгельгардте и его персональной выставке в Манеже. Статья имела весьма оригинальный заголовок "Наконец-то!" и была выдержана в самых восторженных тонах. Щедрой рукой явно ангажированного критика, носящего имя основателя Москвы Долгорукого, по статье во множестве были разбросаны слова "прорыв", "одухотворенность", "вершина", "новатор" и прочая ерунда…
Думаю, Алекс тоже изучал эту статейку. И потому сегодня его подбородок все время так победоносно задран вверх, а затуманенные глаза мечтательно устремлены вдаль, туда, где ему, наверное, мерещилась летающая под облаками, увенчанная лавром, самая очаровательная из всех богинь, златокудрая Глория.
— Так вот, после того как мне удалось выбраться из его чертова логова, — продолжал я, безжалостно попирая небесное видение моего слишком размечтавшегося друга грубой прозой, — я чуть ли не в тот же день отправился в церковь… Знаешь церковь в Сокольниках? Слева от входа в парк? Молодой, цветущего вида священник, с бородищей что твой почтовый ящик, как раз закончил отпевание какого-то бедолаги, и, пересчитывая деньги, в добром, можно даже сказать, благостном, расположении духа направлялся вкусить материальной пищи, то есть, попросту шел пожрать. И вот в этот неподходящий момент я его подлавливаю и прошу уделить мне несколько минут. Видел бы ты, как его перекосило! Но я скроил такую страдальческую рожу, что ему пришлось согласиться. Начал я издалека. Сказал, что происхожу из боковой ветви Бахметьевых, ведущих свой род от татарского хана Бахмата, собиравшего дань еще с Ивана Калиты. "Да вам, сын мой, в мечеть!" — обрадовался молодой батюшка и с такой силой рванул в трапезную, что мне удалось задержать его, только крепко схватив за сутану. "Э, нет, владыка, так легко вы от меня не отвяжитесь, — твердо сказал я, — я воспитан в православной вере и хочу получить ответы…"
"Ну
"Владыка, — изумился я, — вы богохульствуете в церкви?!.."
Поп махнул рукой.
"А вы не задумывались, дорогой мой, — сказал он, внимательно вглядываясь мне в лицо, — что Господь оставил человеку эту прижизненную привилегию — от рождения до смерти самому искать истину? Чем ему, человеку, еще заниматься на белом свете, что ему еще делать? Воровать? Убивать? Соблазнять почтенную супругу ближнего своего? Если вы не будете будоражить свою совесть и сознание вопросами, то быстро погрязнете во грехе. А теперь, простите, меня ждут прихожане…"
"Вот так всегда, стоит мне раз в сто лет прийти в церковь, как никто не хочет меня слушать…"
"Я не говорил, что не хочу вас слушать! — рассердился поп. Было видно, что он с тоской думает об остывающем борще. — Я хочу лишь сказать, что знаю все ваши вопросы наперед. Вот вы, по всей видимости, интеллигентный человек. Вы кто по профессии? А по роду занятий? Ага, художник! — воскликнул он, как будто поймал меня за каким-то постыдным занятием вроде кражи медяков или ковыряния в носу. — Ваши коллеги что-то зачастили в последнее время в наш храм…"
Он посмотрел на меня с брезгливым любопытством. Так смотрят на попавшего под ноги гада.
"Был тут недавно небезызвестный Симеон Шварц. Жаловался на судьбу, — священник сверкнул очами, я пригляделся к нему, мне показалось, что батюшка слегка под мухой, — просил проклясть с амвона какого-то Энгельгардта, который, по его словам, мешает ему творить. Просить о таком священника! Тьфу! Как его, иудея, занесло сюда, не понимаю… Я так ему прямо и сказал. И, вы знаете, он обиделся! Как будто я обозвал его сионистом… А я-то всего-навсего сообщил ему, что синагога находится в часе быстрой ходьбы отсюда… И если он поторопится, то успеет на вечернюю молитву… Я вам скажу одно, люди совершенно разучились слушать горькую правду, особенно, если это правда о них самих… Люди слышат только себя, они оглохли от звуков собственного голоса".
"Ну почему большинство людей, — продолжал он, возвысив голос, — обращаются к Всевышнему лишь тогда, когда им плохо, когда они болеют или когда у них проблемы с бабами? Ну почему не прийти в церковь, когда тебе хорошо, и не возблагодарить Господа за все то, что Он для вас, ничтожных, сделал? Почему не вознести Ему хвалу за то, что все для вас так хорошо складывается в этом мире? Запомните, Господь не коммерсант, который за плату торгует благами, не ростовщик, за проценты покупающий вашу душу! Да! — крикнул он так, что я вздрогнул. — Господь — это… — священник защелкал пальцами в воздухе, — это верховное существо, создавшее мир и управляющее им…"
"Владыка, — вдруг помимо воли вырвалось у меня, — вы какой институт закончили? Не философский ли факультет университета?"
Поп смерил меня высокомерным взглядом.
"Я закончил духовную академию…" — ответил он с достоинством.
"А до этого?.."
"Духовную семинарию…"
"А до этого?" — пытал я служителя Бога.
"А до этого, — он замялся, — до этого я закончил военно-политическую Академию имени Ленина…"