Мемориал
Шрифт:
— Артэс моллиунт морэс, — поправил монах. — Ну не дубина ли ты? — и пребольно стукнул по лбу костяшками пальцев.
— Так ведь, отче, другие и того не знают.
— А ты не гордись перед другими. Ты за собой лучше смотри. Ежели ты не узнаешь еллинского языка или латыни — как Либерею разберёшь?
— Так, я чай, там не всё на иных языках?
— Не всё, но многое. Учись! И откроется кладезь мудрости.
— Скоро ли, отец Петр?
Иеромонах потеребил чётки на руке.
— Мы уже хотели один из тайников показать. Но решили отложить ненадолго.
У молодого попа даже слёзы подступили.
— Как же так? Почему?
— Есть причина… Не обижайся. Я должен ещё переговорить с отцом Павлом.
— Это с которым?
— С сирийцем. Из посольства Патриарха Антиохийского.
Сергий глянул в ужасе:
— Да ведь, батюшка, нельзя с ним говорить! Мы же присягу давали!
— Вот и я о том же. Если кто заметит, что я с ним глаголю — тут же донесут. Я же гречин. Наверняка сочтут за соглядатая. А дальше — пытка, — (он повёл главою в сторону Застеночной башни) — и, если повезёт, ссылка. А может и плаха.
— Но ради чего такой страх?
— Я должен поговорить с ним о Греческой школе.
— О чём?
— О Греческой школе, повторяю тебе.
— Что сие?
— Великое тайное дело… Когда турки взяли Константинополь и начали гонение на веру христианскую, то еллины принялись учиться тайно, в таких же сокрытых книгохранилищах, как наша Либерея.
— А при чём здесь антиохийцы?
— Так ведь они тоже под турками, дурень. И к тому же нам известно, (а это достоверные сведения!), что восточные Патриархи (и Антиохийский тоже), не раз просили Царя Московского основать на Руси школу для священников. А ну как Патриарх Макарий или кто из его свиты имеет выход на Греческую школу?
Если так — они могут везти с собой книги в Москву.
— А нам что с того?
— Ты, правда, безумный, или притворяешься? Как это: «нам что с того?» А если у них найдётся хороший список Аристотеля? Или — толкование на Илиаду? Или, дай Бог, — сама Илиада?
— Это сказание, как еллины разорили Трою-град?
— Да. И сердце во мне сжимается, едва помыслю об этом! О Троя, Троя! Коломна — Илион! Её основал римлянин, а Рим основали троянцы. И ключ власти: священный золотой пояс — из Илиона пришёл к нам!
— Какой ключ власти, какой пояс?
— Молчи. Потом скажу.
Сергий хотел было спросить, но вошла матушка Елена и стала накрывать на стол. Раньше Сергий звал её Алёной, но отец Петр, однажды услышав, сурово отчитал его: негоже перетолковывать богоданное имя. И рассказал о царице Елене, а потом — о Елене Троянской.
С тех пор Сергий, когда глядел на жену, всегда вспоминал Елену Троянскую. И сегодня вспомнил, когда луч света упал из окна на лицо ей — и сверкнула золотом прядка из-под белого платка.
…Минуло два дня. Отошла вечерняя, пономари гасили лампады и свечи, снаружи было темно, частые звёзды высыпали на небо. И отец Петр дал ему тайный знак следовать за собой. В темноте никто не видел, как они проскользнули в калитку Архиерейского дворца, а потом дальше, в тёмный подклет, в поварню.
— Мы тут посидим, Васятка?
Васятка, огромный рыжий мужик, безмолвно кивнул.
Иеромонах затащил Сергия в потайной угол, за печь. Там они сидели и шептались под перестук посуды и потрескивание угольев из печи:
— Ты говорил с ним?
— С отцом Павлом? Говорил.
— И что же?
— Ничего. У них нет связи с Греческой школой и книг нет, по крайней мере, — ничего из того, что мы хотели…
— Выходит — всё было напрасно?
— Пожалуй…
— А он не выдаст?
— Отец архидиакон? Нет. Я предупредил его. И он был очень удручён, да, очень.
— Чем удручён?
— Всем здешним духом. Этими московитскими тайнами. Особенно его поразил рассказ о присяге, которую мы даём — не якшаться с иностранцами и ничего не сообщать им. «Вот уж который месяц мы словно укутаны в шерсть и войлок; ни шевельнуться нельзя, ни дозваться кого». Так говорил мне отец Павел.
— И что ты ему ответил?
— А что я мог ответить?
Прошла минута, другая; угли в печи уже прогорели, в отдалении лампада ещё коптила; Васятка храпел на лавке, огромный, как медведь.
— Горе стране, где за книгу карают смертью. Сердце у меня разрывается от церковной смуты. Сторонники Патриарха гонят тех, кто держится за старый устав, а попади власть в руки несчастным гонимым — и они всю страну залили бы кровью… Подумай, Сергий, какой крест берёшь на себя… Книги, много десятков книг!.. Давно уже умерли и сопричастны праху те люди, что собирали их, — от простого монаха до Царя.
— Царя?!
— Ну конечно. Ведь основа Либереи — драгоценное книжное собрание Ивана Великого. Сколько народу он переселил в Коломну, как пленников! Малоумные простецы называли их колдунами. А у них были тайные знания. И знаменитые фряжские мастера оставили здесь труды свои.
— Это Аристотель Фрязин?
— И он тоже. От него осталась книга «О градостроении». А уж наших монахов и мирян, что над Либереей трудились — и не счесть. Даже само устройство её есть мудрость. На семь частей делится она; семь Хранителей смотрят за нею.
— Так вы хотели мне только часть показать?
— Может быть, часть, а может и всё. Сейчас чума косит народ, не разбирая глупцов и мудрых. Если бы не она, ты бы вообще не узнал о Книгохранилище. Но Бог судил так. Скоро тебе откроют книжную казну. Возможно, это буду я, а может — кто-то иной. Человек, который подойдёт к тебе и скажет: «Гермес» — будет Хранителем. Он всё объяснит. Иди.
Прошло три дня. Утром отец Сергий шёл в Собор, почти равнодушно глядя на тела умерших. Безобразно раздутые, страшные, они появлялись тут каждый день. «Сегодня меньше, чем вчера, — подумал священник. — Может мор идёт на убыль, или просто уж умирать некому? Странно, что я-то ещё жив».