Мемуары фельдмаршала
Шрифт:
Позже в том же месяце, когда я наметил дальнейший план действий с Демпси, я переехал в Брюссель и присоединился к своему главному штабу. Находясь в Брюсселе, я мог лучше осуществлять личное руководство операциями по открытию подступов к Антверпену, проводившимися 1-й канадской армией под командованием Саймондса. Заболевшего Крерара пришлось эвакуировать в Англию.
3 ноября я сообщал Эйзенхауэру:
«Должен доложить Вам, что в настоящее время подступы к Антверпену и устье Шельды полностью освобождены от сил противника. Наши войска на Валхерене занимают побережье от Домбурга до Вест-Капелле и далее на восток от Флиссенгена, причем этот город полностью находится в наших руках. Мы захватили все береговые укрепления и орудия противника. Наши минные тральщики работают
Я получил ответ:
«Дорогой Монти, занятие подступов к Антверпену будет иметь для нас колоссальное значение, и я выражаю Вам лично глубокую благодарность [300] за энергию, которую Вы вложили в это дело. Будьте так любезны передать мою благодарность и поздравления генералу, командующему канадцами. Айк».
Разработке стратегических штанов союзников к северу от Сены суждено было стать предметом серьезных противоречий в военной истории. В конце концов от наших споров в выигрыше оказались немцы. Я считал тогда и считаю сейчас, что в сентябре 1944 года мы не смогли полностью воспользоваться возможностями, возникшими благодаря дезорганизации немцев после их сокрушительного августовского поражения в битве за Нормандию. Самый быстрый путь к окончанию войны с Германией состоял не в том, чтобы просто обеспечить свободное пользование Антверпеном, как утверждали некоторые. В середине августа следовало действовать быстро, на волне успеха, используя завоеванный в Нормандии плацдарм для нанесения мощного удара, который мог покончить с немцами и в то же самое время дал бы нам порты, в которых мы так нуждались на северном фланге. Для осуществления этих задач нам требовался план и концентрация усилий; ни того ни другого у нас не было. Я до сих пор твердо убежден, что, если бы мы выработали должный план действий в середине августа и имели в наличии достаточную тыловую поддержку и снабжение, мы могли бы создать плацдармы за Рейном и занять Рур до начала зимы. При надлежащем ведении всей операции мы бы не только скорее закончили войну, но и закончили бы ее в Европе при политическом раскладе, гораздо более благоприятном для установления скорого и прочного мира, чем тот, что мы получили на самом деле.
Некоторые утверждали, будто я игнорировал распоряжения Эйзенхауэра о придании приоритетного значения открытию антверпенского порта и что мне не следовало начинать Арнемскую операцию, пока не будет выполнена эта задача. Это неправда. Подобных распоряжений относительно Антверпена не отдавалось, а по поводу Арнема Эйзенхауэр был со мной согласен. Действительно, до 8 октября 1944 года включительно я отдавал приказы о занятии линии по Рейну «настолько быстро, насколько это позволят человеческие возможности». 9 октября приоритет впервые был отдан Антверпену — что явствует из приводимых выше приказов. [301]
Проблема заключалась в том, что Эйзенхауэр хотел Саар, район Франкфурта, Рур, Антверпен и линию Рейна сразу. Я знал, как отчаянно сражались немцы в Нормандии. Овладеть всем этим одним ударом было немыслимо. Если бы Эйзенхауэр принял мой план, он мог бы по меньшей мере захватить Антверпен и Рур, получить плацдармы за Рейном на севере и занять отличные позиции. Или если бы он принял план Бредли, то мог получить Саар и район Франкфурта с плацдармами за Рейном в центре и на юге. Но он был настроен слишком оптимистично. Он шел на компромиссы. Он не сумел достичь ни одной из поставленных целей и оказался в сложной ситуации.
Конечно, я испытывал большое разочарование. Я надеялся, что мы сумеем быстро закончить войну с Германией, спасти десятки тысяч жизней и принести облегчение народу Британии. Но этому не суждено было осуществиться.
Вспоминая то время, я все больше и больше убеждаюсь в том, что в основе споров и сложностей взаимопонимания по вопросам стратегии после форсирования Сены лежала терминология. Все споры велись по вопросу «узкого или широкого фронта». Эйзенхауэр описывал мой план иногда как «карандашный», а иногда — как «кинжальный» прорыв. Но мощный прорыв силами сорока дивизий вряд ли можно назвать «узким фронтом»; он будет представлять собой сильный удар. Я развивал доктрину одного удара по уже ослабевшему врагу. Во время сражений в пустыне мы называли это «левым хуком», за которым следовал нокаут; в конце концов, в вещах такого рода я разбирался. Если бы нам удалось избавиться от слова «узкий», все остальные эпитеты, вроде «карандашного», «кинжального» и тому подобных, были бы забыты.
Тяжелая и трагическая история событий, последовавших за Нормандским сражением, может быть сведена к одному главному критическому замечанию. Оно состоит в следующем: независимо от того, какое решение принималось, оно не осуществлялось. Наша стратегия в отношении наземной операции в Нормандии и план по ее реализации были простыми и ясными. Все детали были прочно «сшиты» в единое целое. Мы никогда не допускали, чтобы эти швы разошлись, и это принесло плоды. После Нормандии наша стратегия распалась на отдельные [302] лоскуты. Плана не было, и мы продвигались несогласованными рывками.
Правота или неправота принятого решения, конечно, может быть предметом споров. Но нельзя отрицать, что, когда какая-то стратегия, будь она правильной или неправильной, принималась, она не претворялась в жизнь. Мы не продвигались к Рейну широким фронтом; мы продвигались к Рейну несколькими фронтами, причем не скоординированными между собой. И чем же ответили нам немцы? Одним сконцентрированным ударом в Арденнах, когда мы утратили равновесие сил и чрезмерно растянули фронт. Вот так нас и застали врасплох.
6 ноября я уехал из Брюсселя в Англию, в небольшой отпуск.
С момента нашей высадки в Нормандии 6 июня, ровно пять месяцев тому назад, нам всем приходилось нелегко. Я считал, что заслужил небольшую передышку.
По приезде в Англию я сразу же отправился к премьер-министру, чтобы ввести его в курс дел и сказать, что он должен быть готов к тому, что война затянется на всю зиму и на большую часть 1945 года.
Вот что можно прочесть в моем альбоме автографов:
«Великая битва в Нормандии принесла освобождение Франции. Остается завоевать Германию. Между этими двумя решающими сражениями важнейшую победу представляют собой освобождение Бельгии и открытие Шельды в качестве основного канала снабжения союзных войск, и одержали ее 21-я группа армий и ее командующий. Уинстон С. Черчилль 6.11.1944».
10 ноября я вернулся в свой штаб в Брюсселе. [303]
Глава шестнадцатая. Сражение за Арнем
17–25 сентября 1944 г.
Продвигаясь вперед на северном фланге для занятия Рура в соответствии с приказом Эйзенхауэра, мы столкнулись с двумя крупными водными преградами — реками Маас и Рейн. По какой бы дороге мы ни пошли, нас ожидали и дополнительные препятствия в виде каналов.
Мой план состоял в неуклонном продвижении к Рейну через все эти препятствия, чтобы захватить плацдарм за Рейном прежде, чем противник сможет достаточно перегруппироваться, чтобы остановить нас.
Мне придали 1-й объединенный воздушно-десантный корпус под командованием генерал-лейтенанта Браунинга. В составе корпуса действовали 1-я британская воздушно-десантная дивизия, 82-я американская воздушно-десантная дивизия, 101-я американская воздушно-десантная дивизия и польская парашютная бригада. Я передал корпус под командование 2-й армии (Демпси).
Я уже говорил, что мы наступали на Арнем, и объяснял почему. Основная особенность моего плана состояла в нанесении «ковровых» ударов силами авиации по пяти главным водным преградам на пути главной оси наступления — через Эйндховен на Уден, Граве, Неймеген, а оттуда — на Арнем.