Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен
Шрифт:
Дядюшка устраивал так, чтобы приезжать в Монпелье уже после захода солнца, – так удавалось избежать пушечной пальбы в его честь и пощадить самолюбие графа де Перигора, коменданта провинции и королевского комиссара на открытии съезда Штатов, которому такой привилегии не полагалось – жалкая слабость в таком большом вельможе, причем в деле совершенно не личного свойства, а только церемониального этикета. Архиепископ Нарбоннский, наделенный такими прерогативами, в данном случае был ровней графу де Перигору по рождению, но будь он даже из крестьян, все равно пушка стреляла бы в его честь.
Мой двоюродный дед ставил себя выше такого рода тщеславия. Он был слишком умен, чтобы ему предаваться. Графу де Перигору этого качества не хватало, и двор совершал большую ошибку, отправляя такую посредственность в качестве королевского комиссара отстаивать
III
Вопрос, стоящий перед Штатами, сводился в конечном итоге к тому, какой денежный взнос можно будет от них получить. Двор всегда имел виды на увеличение безвозмездного дара, в котором Штаты имели право отказать, если утеснялись их привилегии. Королевский комиссар обсуждал интересы провинции с синдиками [20] Штатов, которых было двое – в мое время это были господа Ромм и де Пюиморен, и тот и другой люди весьма толковые. Они каждый год по очереди ездили в Париж с депутацией Штатов отвозить королю безвозмездный дар своей провинции.
20
В древности Ним (Nemausus), перестроенный при Августе и ставший римской колонией, был одним из крупнейших городов римской Галлии. Здесь сохранились амфитеатр (ок. 60 г. н. э.), храм, освященный пасынками Августа (последние годы до н. э.), известный как «Квадратный дом» (Maison Carree), самый высокий из сохранившихся до наших дней акведуков – Пон-дю-Гар (Pont du Gard) и др. Уже в XVIII в. эти великолепно сохранившиеся памятники стали объектом археологических исследований. В издании 1913 г. комментатор Э. де Лидекерке Бофор приводит полный латинский текст надписи: «С. Caesari Augusti F. L. Caesari Augusti F. Cos. Designato Principibus Juventutis» – и комментарий: «Кай и Луций были сыновьями Агриппы и внуками Августа, который усыновил их как наследников».
Эта депутация состояла, как мне помнится, из одного епископа, одного барона, двух депутатов третьего сословия, одного из синдиков и архиепископа Нарбоннского, который и представлял депутацию королю. Король принимал депутацию в Версале с большой помпой; к приехавшим присоединялись и те лангедокцы, принятые при дворе, которые в это время (дело всегда было летом) оказывались в Париже. После обеда, даваемого у первого камергера, депутацию вели на прогулку в сады Трианона или Марли. По этому поводу там запускали фонтаны. Я однажды сопровождала депутацию, и нас – меня и мою бабку – для прогулки усадили в кресла на колесах, которые везли швейцарские гвардейцы. Эти самые кресла служили еще при дворе Людовика XIV. После того как мы осмотрели все прекрасные боскеты Марли и полюбовались великолепием фонтанов, в одной из больших гостиных нас ожидало красиво сервированное угощение. Кажется, это было в 1786 году. Это был единственный раз, когда я видела Марли во всем его блеске, хотя потом я там еще не раз бывала. Этого прекрасного места больше не существует [21] . От него не осталось ни малейшего следа, и это столь скорое разрушение служит для нас объяснением тому запустению, которое царит вокруг Рима.
21
Синдик – юрист, ведущий судебные дела какой-либо организации.
Вернемся в Монпелье. Я не стану входить в объяснения по поводу состава Штатов Лангедока. Пятьдесят семь лет спустя я помню только результаты.
Проехав 160 лье по отвратительным разбитым дорогам, где приходилось с риском для жизни переправляться через реки без мостов, мы наконец пересекали Рону и выезжали на дорогу прекрасную и ровную, как в самом лучшем саду. Мы ехали дальше по превосходным, отлично построенным мостам, по городам, где процветала промышленность, по прекрасно возделанным полям. Контраст был разителен даже на взгляд пятнадцатилетней девочки.
В Монпелье мы жили в красивом, просторном, но очень мрачном доме, располагавшемся на узкой темной улице. Дядюшка арендовал дом со всей обстановкой, и мебель была очень хорошая, обитая красным узорчатым шелком. Комнаты во втором этаже, которые занимал дядюшка, были полностью застелены очень красивыми турецкими коврами, весьма распространенными в то время в Лангедоке. Дом был выстроен по четырем сторонам квадратного двора; одну сторону занимала столовая на пятьдесят кувертов, а другую гостиная того же размера в шесть окон, обитая красивым малиновым узорчатым шелком и с такой же мебелью; в гостиной был огромный камин старинной работы, который сейчас нам был бы очень кстати.
Мы с бабкой жили в нижнем этаже, где уже в 3 часа пополудни делалось темно. Утром мы дядюшку никогда не видели. Мы завтракали в 9 часов, после чего я шла гулять с моей английской горничной. Три последних года я по три раза в неделю ходила в устроенный Штатами прекрасный кабинет физических опытов, где главный профессор, аббат Бертолон, любезно давал уроки для меня одной. Это мне позволяло знакомиться с приборами, выполнять опыты вместе с ним, повторять их заново, расспрашивать обо всем, что приходило в голову, и приобрести вследствие этого гораздо более познаний, чем это было бы возможно на публичных лекциях. Эта учеба интересовала меня чрезвычайно. Я относилась к ней с величайшим прилежанием, и аббат Бертолон был доволен моим умом. Горничная, которая меня сопровождала, почти ничего не понимала по-французски и занималась тем, что протирала и мыла приборы, к большому удовольствию профессора.
Ровно к трем часам надо было быть одетой и даже наряженной к обеду. Мы поднимались в гостиную, где всякий день, кроме пятницы, находили пятьдесят человек приглашенных. По субботам мой дядюшка обедал вне дома, либо у епископа, либо у какого-нибудь важного депутата Штатов. Женщин, кроме моей бабки и меня, никогда не бывало. Между нами двумя сажали самого важного из присутствующих. Когда бывали иностранцы, особенно англичане, их сажали рядом со мной. Я, таким образом, привыкала правильно держаться и вести разговор, находя тот род остроумия, который мог подойти моему соседу, часто человеку важному и степенному или даже ученому.
В то время каждый, у кого был достойно одетый слуга, ставил его прислуживать себе за столом. Ни графинов, ни бокалов на стол не ставили, но на больших обедах на буфете помещали серебряные ведра с бутылками вина и подставку с дюжиной бокалов; те, кто хотел получить бокал того или иного вина, отправляли за ним своего слугу. Слуга стоял всегда позади стула своего хозяина, имея в руке тарелку и приборы на замену тем, которые использовались.
Считалось невоспитанностью не знать всех нюансов застольного этикета. Я думаю, что я их усвоила с самого раннего детства; когда я первый раз оказалась в провинции и увидела депутатов третьего сословия, действительно гротескных, сопровождаемых столь же гротескными слугами, мне стоило большого труда удержаться от смеха. Но я быстро привыкла к такого рода смешным чертам и часто находила и ум, и образованность под грубой с виду оболочкой.
У меня был свой личный слуга, который одновременно служил мне и куафером. Он носил мою ливрею; мы вынуждены были использовать для слуг красные ливреи, хотя в Англии ливрея была синяя, потому что галуны у нас были в точности такие, как у Бурбонов. Если бы еще и ливреи у нас были синие, они были бы похожи на королевские, а это не дозволялось.
После обеда, продолжавшегося не более часа, все возвращались в гостиную, которая была уже полна депутатов Штатов, пришедших к кофе. Прием продолжался стоя, и через полчаса мы с бабкой спускались к себе в комнаты. Часто после этого мы отправлялись делать визиты – в портшезе с носильщиками, единственном средстве транспорта, использовавшемся на улицах Монпелье. Красивого квартала, построенного позднее, тогда еще не существовало. Площадь Пейру была за пределами города, и в окружавших ее больших рвах разводили сады – там никогда не чувствовался холод.
Основу общества Монпелье составляли жены президентов и советников счетной палаты и жены дворян – они весь год жили у себя в поместьях, и съезд Штатов был для них ежегодным развлечением. Кроме них общество включало в себя знатных иностранцев, родственников епископов, приехавших на съезд Штатов, военных и офицеров лангедокских гарнизонов, которые отпрашивались съездить немного развлечься в это время. В городе был театр, куда бабка водила меня два или три раза, и балы у графа де Перигора, в интендантстве и в нескольких частных домах, но никогда ни у моего дядюшки, ни у кого-либо из епископов.