Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен
Шрифт:
Вот это был момент, когда начиналась настоящая жизнь общества. Было два сорта ужинов – ужины у тех, кто давал их каждый день, что позволяло некоторому числу людей приходить к столу, когда захотят, и званые ужины, более или менее многолюдные и блестящие. Я говорю о времени моего детства, то есть с 1778 по 1784 год. Все туалеты, вся элегантность, все, что парижское высшее общество могло предложить изысканного и соблазнительного, все встречалось на этих ужинах. В те прекрасные времена, когда никто еще не думал о представительных органах власти, список приглашенных на ужин был делом очень важным. Сколько интересов надо было учесть! Сколько людей свести вместе! Сколько докучливых гостей не подпустить близко! Чего только не стали бы говорить про мужа, который возомнил бы себя приглашенным в какой-то дом лишь потому, что туда приглашена его жена! Каким глубоким знанием всех условностей и интриг надо было обладать! Я уже не видала таких роскошных ужинов, но я видела, как моя мать наряжалась, собираясь ехать к супруге маршала Люксембурга, в особняк Шуазелей, в Пале-Рояль, к госпоже
В то время было меньше балов, чем стало потом. Наряды дам, конечно, должны были превращать танец в пытку. Тонкие каблуки в три дюйма высотой, приводившие ногу в такое положение, как если, стоя на цыпочках, тянешься взять книгу с самой верхней полки книжного шкафа; тяжелый жесткий каркас из китового уса, далеко выступающий справа и слева; прическа высотой в фут, поверх которой еще помещалась шляпка, называемая «пуф», с перьями, цветами и бриллиантами; целый фунт помады и пудры, при малейшем движении осыпавшейся на плечи, – все это нагромождение не позволяло танцевать с удовольствием. Но ужин, за которым довольствовались беседой да иногда музицированием, не нарушал дамских уборов.
V
Вернемся к моим родственникам. Мы уезжали в деревню рано, еще с весны, и на все лето. В замке Отфонтен было двадцать пять покоев для приема гостей, и они часто бывали все полны. Однако большой выезд случался только в октябре месяце. Тогда полковники возвращались из своих полков, где провели четыре месяца, за вычетом тех часов, которые тратились на возвращение в Париж, и разъезжались по замкам к родне и друзьям.
В замке Отфонтен была псарня и охотничий экипаж, расходы на который делились между моим дядюшкой, принцем де Гемене и герцогом де Лозеном. Я слыхала, что расходы эти не превышали 30 000 франков, но в эту сумму не входили верховые лошади для господ, а только траты на собак, плата егерям, которые были из англичан, лошади для егерей и прокорм для всех. Охотились летом и осенью в лесах Компьеня и Вилле-Котре. Охота была поставлена так хорошо, что бедный Людовик XVI сильно этому завидовал, и, хотя он был большой любитель поговорить об охоте, нельзя было его сильнее рассердить, чем рассказав о каком-нибудь подвиге отфонтенских гончих.
В семь лет я уже ездила на охоту верхом раз или два в неделю, а в десять лет на охоте сломала ногу в день святого Губерта [3] . Говорят, я выказала большое мужество. Меня несли пять лье [4] на носилках из веток, и я даже вздоха не издала. С самого раннего детства я всегда питала отвращение к преувеличенным и показным чувствам. От меня нельзя было добиться ни улыбки, ни ласки к тем, кто не вызывал у меня симпатии; в то же время преданность моя тем, кого я любила, была безгранична. Мне кажется, один лишь вид таких пороков, как двуличие, хитрость, клевета, причиняет мне такую же боль, как если бы мне нанесли рану, оставляющую после себя глубокий шрам.
3
Св. Губерт (ок. 650–727), первый епископ Льежа, считается покровителем охотников. День его памяти у католиков – 3 ноября.
4
Лье (lieu) – около 4 км.
Время, которое я провела в постели со сломанной ногой, осталось в моей памяти как самое счастливое время моего детства. Друзья моей матери во множестве жили в Отфонтене, где мы остались на полтора месяца дольше обычного. Мне целый день кто-нибудь читал. Вечером у изножья моей кровати разворачивали маленький кукольный театр, и куклы каждый день представляли то трагедию, то комедию, а роли за них говорили из-за кулис светские дамы и господа. Они и пели, если это была комическая опера. Дамы забавлялись, делая куклам на ряды. Я до сих пор помню мантию и корону Артаксеркса и полотняную ризу Иоава. Эти забавы были небесполезны; они познакомили меня со всеми хорошими пьесами французского театра. Мне прочитали от начала и до конца «Тысячу и одну ночь», и, наверное, именно в ту пору зародился у меня вкус к романам и всяческим творениям воображения.
VI
Первый раз я была в Версале, когда в 1781 году родился первый Дофин. Как часто воспоминание об этих днях роскоши и блеска королевы Марии-Антуанетты приходило мне на ум, когда рассказывали о тех мучениях и бесчестьях, коих она была несчастной жертвой! Я ходила посмотреть на бал, который давали в ее честь гвардейцы-телохранители в большой театральной зале Версальского дворца. Она открывала бал об руку с простым молодым гвардейцем, одетая в синее платье, сплошь усеянное сапфирами и бриллиантами, прекрасная, молодая, всеми обожаемая, только что подарившая Франции наследника, не помышлявшая о возможности обратного хода в той блестящей карьере, в которую увлекала ее судьба; а уже тогда она была рядом с пропастью. На какие только мысли не наводит подобное сближение!
Я не претендую описывать здесь интриги двора, о которых по своему малолетству я не могла не только судить, но даже и понимать их. Мне уже прежде случалось слышать о госпоже де Полиньяк, к которой королева тогда начинала испытывать привязанность. Она была очень хорошенькая, но не острого ума. Ее золовка, графиня Диана де Полиньяк, постарше годами и большая интриганка, давала ей советы, как войти в фавор. Их друг граф де Водрей, чья привлекательность и приятность в обращении снискали ему расположение королевы, тоже старался в пользу этого возвышения, которое впоследствии так усилилось. Я припоминаю, что господин де Гемене пытался предостеречь мою мать насчет этого зарождающегося фавора госпожи де Полиньяк. Но моя мать безмятежно пребывала в любви у королевы, не помышляя воспользоваться этой благосклонностью, чтобы увеличить свое состояние или составить состояние своим друзьям. Она чувствовала уже натиск той болезни, которой предстояло меньше чем через два года погубить ее. Мучимая постоянно моей бабкой, она не могла снести бремя несчастья, от которого не имела сил избавиться. Что до моего отца, то он был в то время в Америке, командуя на войне [5] первым батальоном своего полка.
5
Речь идет о войне за независимость США (1775–1783), в которую с 1778 г. официально вступила и Франция.
VII
Диллоновский полк поступил на французскую службу в 1690 году, когда Яков II после битвы при Бойне утратил всякую надежду вернуть себе трон [6] . Этим полком командовал мой прадед, Артур Диллон.
Поскольку дети мои, может быть, сохранят эти отрывки, я помещу здесь генеалогию той ветви моей семьи, которая поселилась во Франции, и краткую историю Диллоновского полка.
Теобальд, лорд и виконт Диллон, пэр Ирландии и тогдашний глава этого славного дома, в конце 1688 года набрал на своих землях в Ирландии и снарядил за свой счет полк для службы королю Якову II. В 1690 году этот полк перешел на французскую службу под командованием его второго сына Артура Диллона. Полк был в составе тех ирландских войск, численностью 5371 человек, которые высадились в Бресте 1 мая 1690 года и были отданы Яковом II Людовику XIV в обмен на шесть французских полков.
6
Речь идет о событиях Вильямитской, или Якобитской, войны (16891691), когда Яков II Стюарт, свергнутый с английского престола в результате «Славной революции» 1688 г., пытался вернуть себе власть, опираясь на шотландское и особенно на ирландское национальное движение. В решающей битве на реке Бойн (1690) ополчение, собранное Яковом II и поддержанное несколькими французскими полками, потерпело поражение. После этого король бежал во Францию, но ирландцы, оставшиеся без вождя, сопротивлялись еще более года.
После капитуляции при Лимерике [7] в 1691 году численность ирландских войск, перешедших на французскую службу, значительно возросла и перевалила за 20 000 человек. С того времени и вплоть до французской Революции они служили под именем «ирландской бригады» во всех войнах, которые приходилось вести Франции, и всегда с самым блистательным отличием.
Артур Диллон, первый полковник Диллоновского полка, стал генерал-лейтенантом в возрасте 33 лет, получив этот чин, а затем и следующий чин полевого маршала, не по рангу, а за отличия в бою. Он долгое время был комендантом в провинции Дофине, губернатором Тулона, а 28 августа 1709 года разбил возле Бриансона савойские войска под командованием генерала Ребиндера, пытавшиеся вторгнуться во Францию [8] . Он завершил славную карьеру в 1733 году в возрасте 63 лет, оставив пятерых сыновей и пять дочерей.
7
Лимерикское соглашение (1691), завершившее Якобитскую войну, предоставило ирландцам-католикам (сторонникам Якова II) лишь право эмиграции, а также относительную свободу культа, вскоре сведенную на нет.
8
Одно из сражений войны за испанское наследство (1701–1714).
В 1728 году он передал свой полк Чарльзу Диллону, старшему из своих сыновей. Чарльз Диллон, став главой семьи в 1737 году со смертью своего троюродного брата Ричарда, лорда Диллона, на время сохранил полк за собой, а затем передал его своему брату Генри Диллону.
Генри Диллон со смертью в 1741 году своего брата Чарльза, лорда Диллона, унаследовал его титулы и семейный майорат, но, тем не менее, сохранил за собой командование полком, во главе которого продолжал служить до 1743 года. После битвы при Деттингене [9] англичане из вспомогательных участников, которыми были прежде, превратились в одну из сторон в войне. Лорду Генри Диллону, чтобы сохранить за собой титул пэра Ирландии и не допустить конфискации своих земель, нужно было оставить французскую службу, что он и сделал с согласия и даже по совету Людовика XV.
9
Битва при Деттингене (ныне Карлштейн, юго-восточнее Франкфурта-на-Майне) – сражение в войне за австрийское наследство (1740–1748). В этой битве австрийцы, англичане и ганноверцы под командованием короля Георга II одержали победу над французской армией маршала де Ноайля.