Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению
Шрифт:
– И что, по-вашему, я мог бы сделать?
– Я хочу, чтобы ты встретился с этим Антонио и убедил его снять обвинения. Я и так собирался попросить тебя об этом, но теперь, когда я знаю, что ты с ним знаком, задача, кажется, облегчается.
– Антонио Донато купил меня у Томазо делла Кроче, – сказал я.
– Ты все еще обижен из-за этого?
– Нет, нет, уже нет.
– Значит, исполнишь мою просьбу?
Я немного помолчал, затем сказал:
– Да. Это согласуется с моей задачей.
– И что это за задача, Пеппе?
– Спасти
– Тогда я поручаю тебе эту миссию. И делаю это охотно.
– Где содержат Томазо делла Кроче?
– В церкви Минервы. Но сначала ты должен поговорить с человеком, называющим себя маэстро Антонио.
– И где я его найду?
– В дешевых сдаваемых внаем комнатах. Я напишу тебе адрес.
– Вы также, – сказал я, – выдадите мне свое личное письменное разрешение встретиться с Томазо делла Кроче и поговорить с ним.
Кардинал Каэтан поднес к лицу правую руку, растопырил пальцы и молча смотрел на нее некоторое время. Затем снял свой перстень – большой аметист в окружении крошечных жемчужин – и дал его мне.
– Вот, – сказал он тихим голосом, – это поможет. Они его узнают. Я также дам тебе письменный ордер.
– Благодарю, Ваше Высокопреосвященство.
Каэтан поглядел на меня задумчивым взглядом. Затем сказал:
– Надеюсь, что наши цели в конечном счете ведут к общему результату.
Я попрощался и вышел.
Маэстро Антонио жил у толстой, зловонной вдовы в ее дешевой двухкомнатной квартирке на границе с еврейским кварталом. Полагаю, что за эту роскошь он ей платил не только холодными деньгами, так как она, когда подавала нам теплое кисловатое белое вино, все бросала на него тошнотворные влюбленные взгляды, а когда перегнулась через его плечо, чтобы поставить вино на стол, ее огромная грудь вздымалась со страстной тоской.
– Ладно, пошла вон, – сказал он ей раздраженно.
Она посмотрела на него так, как смотрит верная собака на хозяина, который ее постоянно бьет, но которого она продолжает любить.
Кивнув в сторону двери, через которую она удалилась, Антонио сказал мне:
– Глупая баба, уже не знает, чем мне угодить. Мужчина же не хочет, чтобы его всего затискали.
– Да, полагаю, не хочет.
Взгляд его сделался мечтательным.
– Заметь, – сказал он, – у нее смачные ляжки. Одно мясо. За это не жалко ренты в полдуката в неделю.
Он налил себе вина, жадно выхлебал его и оглядел меня всего с головы до ног.
– М-да, мой друг-коротышка, ты, кажется, преуспел, да?
– В смысле?
– В смысле, что когда ты работал у меня, ты не наряжался как епископский прихвостень.
– Действительно, образ моей жизни несколько изменился.
– Якшаешься с важными шишками, как говорят.
– Так и говорят? – спросил я.
– Как раз так.
– И кто говорит?
– Никто не говорит, Пеппе, но все знают. Ты стал прямо князьком, пляшешь вокруг
– Чтобы с ним всегда была музыка, куда бы он ни пошел.
– Значит, это правда?
– Да, правда.
– Тогда зачем же ты разговариваешь с таким, как я? Если ты пришел сюда затем, чтобы сказать, что собираешься приказать швейцарским гвардейцам отгрызть мне яйца, если ты пришел сюда позлорадствовать…
– Нет, не за этим, хотя с большим удовольствием сделал бы и это.
– Тогда зачем?
Я глубоко вздохнул:
– Я пришел просить тебя снять обвинение против Томазо делла Кроче.
Антонио присвистнул сквозь свои гнилые зубы.
– Вот те на, – сказал он, откидываясь на спинку стула, – прямо сюжет для книги! Подумать только, ты хочешь, чтобы выпустили ту скотину! Никогда бы не подумал, что тебе есть за что его любить.
– Я его не люблю, – ответил я. – Но я хочу, чтобы обвинения были сняты.
– Ты или кто-то другой? Кто-то повыше на лестнице власти?
– Возможно.
Он заржал:
– Несмотря на все твои важные ужимки, ты всего лишь траханый посыльный!
– Отнюдь. Ты прав, эта просьба исходит от другого, но у меня есть собственные причины ее передать, иначе я бы не взялся за эту миссию.
Он хитро посмотрел на мою правую руку.
– Где ты взял такой перстень? – спросил он вкрадчиво. – Он наверняка стоит немало.
– Перстень принадлежит кардиналу Каэтану.
Антонио от удивления поднял брови:
– Так высоко?
– Тебе нравится перстень?
– Конечно, нравится! Кому он не понравится!
– Ты его получишь, если снимешь обвинения.
– Сколько именно ты уполномочен мне предложить?
– Я вообще не уполномочен что-либо тебе предлагать, – ответил я. – Но у меня есть определенные полномочия, в рамках которых я свободен распоряжаться. Ну?
– Но мне ведь никогда не продать этот перстень? Будут интересоваться, где я его получил. Что за знак на нем выгравирован?
– Герб Его Высокопреосвященства.
– Тогда ясно. Перстень я не беру.
Мы оба еще выпили вина – как оно напоминало ту бурду, что продавала моя мать! Тысячи горьких воспоминаний стучались в дверь моего сознания с каждым глотком этого еще более горького пойла, но дверь я держал на крепком замке.
– Зачем ты вообще выдвинул обвинения? – спросил я.
– Он меня обманул, хапуга!
– Как он тебя обманул?
– Продал мне за пять дукатов сопливого мальчишку. Как раз то, что нужно, сказал он, чтобы разжалобить зевак, как раз то, что нужно, чтобы собрать толпу. Он только не сказал, что они так избили бедного подонка, что он долго не протянет. Через три дня он умер. Пять дукатов за какие-то три дня! Никому не позволено обманывать маэстро Антонио, я тебе говорю. Кроме того, он давно уже напрашивался. Я поклялся, что рассчитаюсь, и вот рассчитался.