Мемуары

Франсуа де Ларошфуко

Мемуары

Перевод А.С. Бобовича

I

(1624-1642)

Последние годы правления кардинала Мазарини я провел не у дел, на что обыкновенно обрекает опала; тогда я описал те волнения времен Регентства, {1} которые произошли у меня на глазах. Хотя участь моя изменилась, досуга у меня нисколько не меньше: я захотел использовать его для описания более отдаленных событий, в которых по воле случая мне нередко приходилось участвовать.

Я вступил в свет незадолго до опалы королевы-матери, Марии Медичи. {2} Король Людовик XIII, {3 } ее сын, отличался слабым здоровьем, к тому же преждевременно подорванным чрезмерным увлечением охотой. Недомогания, которыми он страдал, усиливали в нем мрачное состояние духа и недостатки его характера: он был хмур, недоверчив, нелюдим; он и хотел, чтобы им руководили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю.

Правил государством кардинал Ришелье, {4} и своим возвышением он был обязан лишь королеве-матери. У него был широкий и проницательный ум, нрав крутой и трудный; он был щедр, смел в своих замыслах, но вечно дрожал за себя. Он задумал укрепить власть короля и свою собственную, сокрушив гугенотов и знатнейшие

фамилии королевства, чтобы затем напасть на Австрийский царствующий дом и сломить могущество этой столь грозной для Франции державы. Все, кто не покорялись его желаниям, навлекали на себя его ненависть, а чтобы возвысить своих ставленников и сгубить врагов, любые средства были для него хороши. Страсть, которая издавна влекла его к королеве, {5} превратилась в озлобленность против нее. Королева чувствовала к нему отвращение, а ему казалось, что у нее были другие привязанности. Король был от природы ревнив, и его ревности, поддерживаемой ревностью Кардинала, было бы совершенно достаточно, чтобы восстановить его против королевы, даже если бы бесплодие их супружества и несходство характеров не способствовали тому же. Королева была привлекательна, ей были присущи мягкость, доброта, обходительность; в ее характере и уме не было и тени притворства и при всей своей добродетельности она тем не менее не почитала себя оскорбленной вниманием поклонников. Ее и г-жу де Шеврез {6} издавна связывало все то, что сближает два существа одного возраста и одинакового образа мыслей. Эта близость породила столь важные события, что я считаю необходимым сообщить здесь о некоторых из них, происходивших до того времени, о котором я буду рассказывать.

Г-жа де Шеврез была очень умна, очень честолюбива и хороша собой; она была любезна, деятельна, смела, предприимчива. Она умело пользовалась всеми своими чарами для достижения своих целей и почти всегда приносила несчастье тем, кого привлекала к осуществлению их. Ее полюбил герцог Лотарингский, и всякому хорошо известно, что в ней - первейшая причина несчастий, которые столь долго претерпевали и этот государь и его владения. {7} Но если дружба г-жи де Шеврез оказалась опасной для герцога Лотарингского, то близость с нею подвергла не меньшей опасности впоследствии и королеву.

Двор находился в Нанте; в ближайшем будущем ожидалось бракосочетание Месье {8} с м-ль де Монпансье. Эти дни, предназначенные, казалось бы, для радости и веселья, были омрачены делом Шалэ. {9} Он вырос в ближайшем окружении короля и был его главным гардеробмейстером; внешность Шалэ и его ум были отменно приятны, и он был чрезвычайно привязан к г-же де Шеврез. Его обвинили в том, что он умыслил на жизнь короля и предложил Месье отказаться от намеченного брака, чтобы затем, вступив на престол, жениться на королеве. Хотя это преступление не было в полной мере доказано, Шалэ отрубили голову. Кардиналу, желавшему припугнуть королеву и дать ей почувствовать, что не следует пренебрегать его страстью, не доставило особых усилий убедить короля, будто она и г-жа де Шеврез знали об умысле Шалэ, и достоверно известно, что при этом убеждении король оставался до конца своих дней.

Были и другие причины, восстановившие короля и Кардинала против королевы и г-жи де Шеврез. Во Францию прибыл граф Голландский, {10} чрезвычайный посол Англии, для переговоров о браке короля, своего повелителя, с Мадам, {11} сестрой короля. Граф Голландский был молод, очень красив, и он понравился г-же де Шеврез. Во славу своей страсти они вознамерились сблизить и даже толкнуть на любовную связь королеву и герцога Бекингема, {12} хотя те никогда друг друга не видели. Осуществить подобную затею было нелегко, но трудности не останавливали тех, кому предстояло играть в ней главную роль. Королева была такова, какою я ее описал; герцог Бекингем был любимцем короля Англии, молодой, щедрый, отважный, с несравненной внешностью. Г-жа де Шеврез и граф Голландский нашли со стороны королевы и герцога Бекингема полнейшую готовность, какую только могли пожелать, пойти им навстречу. Герцог Бекингем склонил английского короля послать его во Францию своим представителем, дабы заключить брачный союз с Мадам от имени своего государя, и прибыл с большей пышностью, большим величием и великолепием, чем если б то был сам король. Королева показалась ему еще привлекательнее, чем он мог вообразить, а он показался королеве достойным любви, как никто на всем свете. Первой встречей на церемонии его представления они воспользовались, чтобы поговорить о делах, занимавших их неизмеримо живее, чем дела обеих корон, и были поглощены лишь заботами своей страсти. Это счастливое начало вскоре было омрачено. Герцог Монморанси {13} и герцог Бельгард, {14} верные поклонники королевы, оказались теперь в пренебрежении; и хотя французский двор был великолепен, его в одно мгновение затмил своим блеском герцог Бекингем. Такое поведение королевы уязвило гордость кардинала Ришелье и возбудило его ревность, и он постарался как можно сильнее восстановить против нее короля. Теперь думали лишь о том, чтобы поскорее заключить брак и, таким образом, вынудить герцога Бекингема уехать из Франции. А он, сколько мог, оттягивал свой отъезд и, пользуясь своими привилегиями посла, искал встреч с королевой и нисколько не считался с неудовольствием короля. Больше того, однажды вечером, когда двор наводился в Амьене, а королева одна прогуливалась в саду, он вместе с графом Голландским проник за ограду и затем вошел в павильон, где она прилегла отдохнуть. Они оказались с глазу на глаз. Герцог Бекингем был смел и предприимчив. Случай ему благоприятствовал, и он попытался его использовать, выказав столь мало почтительности по отношению к королеве, что ей пришлось позвать своих дам, которые не могли не заметить некоторое ее смущение и даже беспорядок, в каком оказался ее туалет. Немного спустя герцог Бекингем удалился, страстно влюбленный в королеву и нежно любимый ею. Он расставался с нею, обрекая ее на ненависть короля и бешенство Кардинала, и понимал, что они разлучаются навеки. Наконец, он уехал, так и не добившись возможности переговорить с королевою наедине, но, охваченный порывом, которой может извинить только любовь, возвратился в Амьен назавтра после своего отъезда без всякого повода и в крайней поспешности. Королева была в постели; он вбежал в ее комнату и, обливаясь слезами, пал на колени пред нею и взял ее руки в свои. Королева была растрогана не меньше его. Наконец, графиня Ланнуа, статс-дама королевы? приблизилась к герцогу Бекингему и распорядилась принести ему кресло, сказав, что не принято беседовать с королевою, стоя перед ней на коленях. Графиня присутствовала при окончании их разговора, который длился недолго. Герцог Бекингем, выйдя от королевы, вскочил в седло и возобновил свой путь в Англию. Легко представить себе, какие толки породил при дворе его столь необыкновенный поступок и какие возможности для усиления неприязни короля к королеве подарил он Кардиналу.

Таково

было положение дел, когда королева Английская отправилась к королю, своему супругу. Сопровождали ее герцог {15} и герцогиня Шеврез Церемония встречи доставила герцогу Бекингему столь желанный для него случай показать себя и управляемое им королевство во всем блеске великолепия, и он принял г-жу де Шеврез с почестями, какие мог бы воздать столь любимой им королеве. Герцогиня Шеврез вскоре покинула двор английского короля и вместе со своим мужем герцогом вернулась во Францию; она была встречена Кардиналом как лицо, преданное королеве и герцогу Бекингему. Тем не менее он пытался привлечь ее на свою сторону и заставить служить ему, шпионя за королевой. Больше того, на какое-то время он даже поверил, что г-жа де Шеврез благосклонна к нему, но при всем этом, не очень полагаясь на ее обещания, принял и другие меры предосторожности. Он захотел принять их также и в отношении герцога Бекннгема; и зная, что у того существует в Англии давняя связь с графиней Карлейль, {16} Кардинал, разъяснив графине, что их чувства сходны и что у них общие интересы, сумел так искусно овладеть надменной и ревнивой душой этой женщины, что она сделалась самым опасным его соглядатаем при герцоге Бекингеме. Из жажды отметить ему за неверность и желания стать необходимою Кардиналу она не пожалела усилий, чтобы добыть для него бесспорные доказательства в подтверждение его подозрений относительно королевы. Герцог Бекингем, как я сказал выше, был щеголем и любил великолепие: он прилагал много стараний, чтобы появляться в собраниях отменно одетым, Графиня Карлейль, которой было так важно следить за ним, вскоре заметила, что с некоторых пор он стал носить ранее не известные ей алмазные подвески. Она нисколько не сомневалась, что их подарила ему королева, но чтобы окончательно убедиться в этом, как-то на балу улучила время поговорить с герцогом Бекингемом наедине к срезать у него эти подвески, чтобы послать их Кардиналу. Герцог Бекингем в тот же вечер обнаружил пропажу и, рассудив, что подвески похитила графиня Карлейль, устрашился последствий ее ревности и стал опасаться, как бы ока не оказалась способной переправить их Кардиналу и тем самым не погубила королевы. Чтобы отвести эту опасность, он немедленно разослал приказ закрыть все гавани Англии и распорядился никого ни под каким видом не выпускать из страны впредь до обозначенного им срока. Тем временем по его повелению были спешно изготовлены другие подвески, точно такие же, как похищенные, и он отправил их королеве, сообщив обо всем происшедшем. Эта предосторожность с закрытием гаваней помешала графине Карлейль осуществить задуманное, и она поняла, что у герцога Бекингема достаточно времени, чтобы предупредить выполнение ее коварного замысла. Королева, таким образом, избегла мщения этой рассвирепевшей женщины, а Кардинал лишился верного способа уличить королеву и подтвердить одолевавшие короля сомнения: ведь тот хорошо знал эти подвески, так как сам подарил их королеве.

У Кардинала в то время зарождалось намерение разгромить партию гугенотов и обложить осадою Ла-Рошель. Эта война так пространно описана, что было бы бессмысленно задерживаться здесь на ее подробностях. Общеизвестно, что герцог Бекингем прибыл с сильным флотом, чтобы помочь Ла-Рошели, что он напал на остров Ре и, не овладев им, отступил после постигшей его неудачи; но далеко не все знают, что Кардинал обвинил королеву в том, будто это предприятие было задумано герцогом Бекингемом сообща с нею, чтобы принудить к заключению мира с гугенотами и доставить герцогу предлог возвратиться ко двору и свидеться с королевою. Эти замыслы герцога Бекингема оказались тщетными: Ла-Рошель была взята, а герцог убит вскоре после своего возвращения в Англию. {17} Кардинал с жестокосердною прямотой выражал свою радость по случаю его гибели; он позволил себе язвительные слова о скорби королевы и стал снова надеяться.

После взятия Ла-Рошели и разгрома гугенотов король отбыл в Лион для наведения порядка в итальянских делах и для оказания помощи Казале. {18} Именно тогда, как мною указано выше, я вступил в свет; {19} из итальянской армии, а которой был полковником Овернского полка, я возвратился ко двору и стал с некоторым вниманием подмечать происходившее у меня на глазах. Уже тогда говорили о размолвке между королевой-матерью и кардиналом Ришелье и предугадывали, что она должна повести к весьма значительным последствиям, но предугадать, чем это все завершится, было еще нелегко, Королева-мать поставила короля в известность, что Кардинал влюблен в королеву, его супругу. Это сообщение возымело действие, и король был им чувствительно задет. Больше того, казалось, что он расположен прогнать Кардинала и даже спросил королеву-мать, кого можно было бы поставить вместо него во главе правительства; она, однако, заколебалась и никого не решилась назвать, то ли опасаясь, как бы ее ставленники не оказались королю неприятны, то ли потому, что не успела договориться с тем, кого хотела возвысить. Этот промах со стороны королевы-матери явился причиной ее опалы и спас Кардинала. Король, ленивый и робкий, страшился бремени государственных дел и не желал потерять человека, способного снять с него этот груз. Кардинал же, получив в свое распоряжение достаточно времени и все необходимые средства, сумел рассеять ревность короля и оградить себя от происков королевы-матери. Однако, еще не чувствуя себя в силах сломить ее, он не упустил ничего, что могло бы поколебать ее положение. Она же, со своей стороны, сделала вид, что искренно помирилась с ним, но ненависть к нему затаила навсегда.

Вскоре после этого король занемог и настолько опасно, что все сочли что болезнь безнадежной. Королева-мать, видя, что он на краю могилы, задумала опередить Кардинала. Она приняла решение арестовать его, как только умрет король, и заточить в Пьер-Ансиз, поручив надзор за ним г-ну д'Аленкуру, коменданту Лиона. {20} Говорили, что Кардинал позднее узнал от герцога Монморанси имена и суждения всех присутствовавших на созванном королевой и враждебном ему Совете и в дальнейшем обрушил на них те самые кары, каким они хотели подвергнуть его.

После выздоровления короля двор возвратился в Париж, и королева-мать, переоценив свои могущество, снова ополчилась на Кардинала в День Одураченных. {21} Этот день получил такое название из-за произведенных им внезапных переворотов и притом тогда, когда влияние королевы представлялось наиболее незыблемым и когда король, чтобы быть ближе к ней и уделять ей больше заботы, поместился в особняке чрезвычайных послов близ Люксембургского дворца. {22} Однажды, когда король затворился наедине с королевою, она опять стала жаловаться на Кардинала и объявила, что не может больше терпеть его у кормила государства. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и вдруг вошел Кардинал. Королева, увидев его, не могла сдержать своего раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, которые он совершил по отношению к ней, и запретила ему показываться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пытался смягчить ее своею покорностью и слезами. Но все было тщетно, и она осталась непреклонной в своей решимости.