Мемуары
Шрифт:
Несколько дней после Чесменского морского сражения, казначей Порты возвращался из Каира на корабле с женами, детьми и всем имуществом, и отправлялся в Константинополь; в дороге он получил ложное известие, что турецкий флот разбил наш; он поторопился высадиться на берег, чтобы первым привезти это известие султану. В то время как он скакал в Стамбул, один из наших кораблей привел его судно к графу Орлову, строго воспретившему: никому не входить в комнату женщин и ничего не трогать из груза. Он велел привести к себе самую меньшую дочь турка, девочку лет шести, подарил ей бриллиантовое кольцо и несколько мехов и отправил со своей семьей и всем их добром в Константинополь.
Все это говорилось в газетах.
Подданные моего соседа, императора китайского, завели торговлю с моими, как только он уничтожил некоторые несправедливые притеснительные меры. Они уже обменяли разных вещей миллиона на три рублей, в первые четыре месяца по открытии торговли.
Царские фабрики моего соседа заняты приготовлением для меня ковров, между тем как он сам требует от нас хлеба и ягнят. <...>
Мне очень интересно посмотреть работы ваших часовщиков; если бы вы устроили колонию их в Астрахани, то я бы нашла предлог съездить к вам. Что же касается Астрахани, я вам скажу, что климат Таганрога гораздо лучше и здоровее, чем в Астрахани. Все, возвращающиеся оттуда, говорят, что нельзя достаточно похвалить этот город, о котором я вам расскажу анекдот, подражая старухе из Кандида.
Петр Великий, взяв Азов, захотел устроить порт на море и выбрал Таганрог. Порт был выстроен. Затем он колебался, построить ли Петербург на Балтийском море, или сделать город из Таганрога. Наконец, обстоятельства заставили его выбрать Балтийское море. Мы не выиграли относительно климата: там почти нет зимы, между тем как наша слишком длинная.
Кельты, расхваливающие гений Мустафы, хвалят ли также его храбрые подвиги? В течение этой войны не знаю ни одного такого подвига, кроме того, что он велел отрубить головы нескольким визирям, и не мог сдержать Константинопольскую чернь, осыпавшую ударами, на его глазах, посланников великих держав, в то время как мой был заперт в Семи Башнях [12] . <...>
[12]
Речь идет о заточении русского посла в Турции А. М. Обрезкова и его сотрудников в Едикуле (Семибашенном замке) в 1768 г.
17
16—27 июля [1771]
Милостивый государь, я, кажется, уже писала вам о взятии штурмом Перекопских линий, о бегстве хана крымского с шестьюдесятью тысячами человек и о взятии флота Орка, сдавшегося по уговору 16 июня. Затем мое войско тремя колоннами вошло в Крым: правая завладела Козловым, портом на Черном море; средняя, под начальством самого князя Долгорукова [13] , направилась в Карасбазару, где была встречена депутацией начальников духовных чиновников
[13]
Долгорукий-Крымский Василий Михайлович, князь (1722—1782), полководец, генерал-аншеф; в 1771 г. главнокомандующий армией, направленной Екатериной II в Крым.
Остался один только сераскер Ибрагим-паша; он предложил капитуляцию, но князь послал сказать ему, что он должен сдаться военнопленным, что тот и сделал.
Итак, 29-го июня наши войска вошли в Каффу, с барабанным боем. Между тем левая колонна, перейдя полоску земли, лежащую между Азовским морем и Крымом, отправила отряд, завладевший Керчью и Сеникалем, что произошло сейчас же; так что наш Азовский флот, стоявший в проливе и готовый перейти его, должен теперь быть в Каффе. Князь Долгорукий пишет мне, что в виду порта крейсируют три русских флага.
Тороплюсь сообщить вам эти хорошие новости, зная, какое участие вы примете в них. Они заставят вас извинить беспорядочность этого письма, которое я пишу второпях.
У врага нашего остается в Крыму всего две или три несчастных гавани: более значительные места взяты, и я вскоре должна получить капитуляцию, подписанную татарами.
Если, после всего этого, султан не удовлетворится, то ему можно будет дать еще что-нибудь в другом роде.
Будьте уверены в моей дружбе и в моем полном уважении к вам.
Екатерина
18
22 июля—2 августа [1771]
Милостивый государь, я не сумею лучше ответить на два ваши письма, от 19 июня и 6 июля, как сообщив вам, что в первых числах июля моим войском сдались Тамань и три небольших городка: Темрук, Ахай и Альтон, находящиеся на большом острове, образующем другую сторону пролива Азовского моря в Черном море. Этому примеру последовали двести тысяч татар, живущих как на этих островах, так и на суше.
Адмирал Синявин, вышедший из канала с своей флотилией, пустился для забавы в погоню за четырнадцатью неприятельскими судами; однако туман спас их от его когтей. Не правда ли, что явилось много материалов для поправления и исправления географических карт? Во время этой войны приходилось упоминать о местностях, о которых прежде и не слыхивали и которые географы считали пустынными. Не правда ли также, что мы завоевываем за четверых? Вы мне скажете, что не надо много ума, чтобы завладеть покинутыми городами. Вот, быть может, причина, мешающая мне быть невыносимо гордой, как вы говорите.
Кстати, о гордости: мне хочется вам откровенно высказаться по этому поводу. Эта война была для меня чрезвычайно удачна, что меня, разумеется, очень радовало; я говорила: «Россия сделается известной, благодаря ей; все увидят, что это народ неутомимый; что у него есть люди высокого достоинства, со всеми качествами, образующими героев; увидят, что она не нуждается в средствах и что она может защищаться и энергично воевать, когда на нее несправедливо нападают».
Полная этих мыслей, я совсем не думала об Екатерине, которая в сорок два года не может вырасти ни физически, ни умственно, но, по естественному ходу всех вещей, должна остаться тем, чем она есть. Идут ее дела хорошо, она говорит: тем лучше; если бы они пошли хуже, она употребила бы все свои способности, чтобы направить их на возможно лучшую дорогу.