Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Парсонс Тони

Он тронул запястье, на котором обычно носят часы.

— Это должен быть очень ранний завтрак, — проговорил он, глядя сквозь меня.

Я бросил на него взгляд.

— Что это? — спросил я. — Клуб латерального мышления в действии? Это был скорее кофе, чем завтрак, всезнайка. Разве ты не рад, что старик отец везет тебя в школу?

— Разумеется, — согласился он и улыбнулся, со вздохом откинувшись назад.

Очень тяжело каждый день ездить на автобусе, который останавливается довольно далеко от школы.

Движение было

оживленным. В этот ранний час навстречу уже ехали люди, добирающиеся на работу из пригородов. Мы проехали мимо студии «Эбби-роуд» в Сент-Джонс-Вуд и не увидели ни одного туриста, который переходил бы по знаменитой «зебре», представляя себя Джоном, Полом, Джорджем и Ринго. Вот как было рано.

— Как ты вообще? — задал я один из ничего не значащих родительских вопросов, на которые обычно следует довольно неопределенный ответ.

Но на красивом лице Пэта появилась медленная смущенная улыбка. Он все еще был красивым. Даже сейчас, с одиноким прыщиком на лбу и несколькими белыми волосками над верхней губой. Он до сих пор был моим красивым мальчиком.

— Меня приняли в команду, — сказал он. — В футбольную команду Рамсей Мак.

От радости я заколотил по рулю. Закричал. Хлопнул его по бедру. Он выкрикнул что-то протестующее, но тоже засмеялся.

— Я так и знал, — радовался я. — Я знал, что ты сможешь.

И тогда его прорвало, и он стал рассказывать мне, что голкипер основного состава порвал связку, катаясь на лыжах, и это дало Пэту шанс, которого он так долго ждал. Я с энтузиазмом кивал, задавал ему вопросы — когда следующий матч, подходят ли ему бутсы и перчатки, — спрашивал всякую ерунду, лишь бы он продолжал говорить. И это тянулось всю дорогу, до самых ворот Рамсей Мак.

— Спасибо за то, что подвез, — сказал он, и я вышел вместе с ним из машины.

Мы стояли лицом друг к другу, а вокруг мелькали синие пиджаки. Я знал, что мне нельзя обнять его. Я был не настолько глуп. Но я так его любил.

— Я горжусь тобой, малыш, — сказал я. — Ты это сделал.

Он пожал плечами, волосы упали на глаза. Он с усмешкой отбросил их назад.

— Всего одна игра, — ответил он. — Тренер просматривает и других.

Мимо проскочили несколько взрослых парней. Один из них толкнул Пэта плечом и пнул его в бок. Мой мальчик был высоким, но сильный ветер мог его унести.

— Эй, — окликнул взрослый парень, и я увидел, что это Уильям Флай.

В половине девятого утра на его лице уже пробивалась легкая щетина.

— Смотри, куда прешься, Болячка, — сказал он.

Болячка? Они его так называют? Потому что он болел? Ему дали такое прозвище? Я пристально смотрел на Уильяма Флая, понимая, что не должен ничего говорить. Другой парень — это был Прыщавый — захихикал, словно Флай был гениальным комиком. Теперь я видел, что взрослым из них был только один. Только Уильям Флай. Прыщавый был из тех подонков-недоростков, которых считают взрослыми за компанию.

Я составил

мнение об Уильяме Флае. За исключением нелепых размеров и синеватой щетины, в нем не было ничего выдающегося. В каждой школе страны имеется подобный тип. Такие ошиваются возле магазинов, на детских площадках, в парках. Везде есть свой Уильям Флай.

Мы смотрели, как они уходят. Прошло, наверное, секунд десять. Но мне казалось, что мир перевернулся. Пэт, не глядя на меня, отряхнул пиджак. Моя ярость не имела границ. Я злился даже на него.

— Не давай себя в обиду, — сказал я. — Разве ты не можешь?

Он покачал головой.

— Не давать себя в обиду? — переспросил он и засмеялся, но его смех теперь звучал совсем по-другому.

— Да, — сказал я. — Когда они называют тебя кличкой. Когда пинают. Давай им отпор.

Пэт поднял рюкзак и закинул его на плечо.

— И что ты советуешь делать? — спросил он. — Драться с ними?

Я сделал шаг к нему навстречу. Я не хотел скандала. Ребята поглядывали в нашу сторону. Но мне было наплевать. Оказалось, что мне на это наплевать больше всего на свете.

— Просто не давай себя в обиду, — ответил я.

— Но я не крутой парень, — сказал мой сын, и тут прозвенел звонок. — Это дедушка. Это Клинт Иствуд. Наверное, даже ты. Но это не я, и я никогда им не стану.

Он направился прочь. Я смотрел, как он идет. Я все еще стоял, когда заметил, что мой мальчик изо всех сил борется со слезами. Злясь на меня, злясь на весь этот треклятый мир. Но в первую очередь злясь на слезы.

— И не надо меня подвозить по утрам, — сказал он. — Я могу ездить на автобусе, большое спасибо.

Большое спасибо.

«Большое спасибо», убившее меня наповал.

_____

Я узнал его сразу же, как только он вошел в дверь.

Он был высокий, спортивного телосложения, но очки смягчали этот эффект. Под зимним пальто — деловой костюм, но без галстука. Все равно он выглядел так, словно только что сунул галстук в карман.

Питер.

Несколько секунд я ничего не делал, только смотрел на него и боролся с желанием уйти, не поговорив с ним. Но тут он взглянул на меня, сидящего за задним столиком, и поднял свои бумаги в знак того, что узнал меня. Он подошел, я встал, и мы обменялись рукопожатием.

— Спасибо, что пришли, — проговорил он.

Мы помолчали, поджидая официантку. Он заказал какой-то замысловатый кофе и жестом предложил мне заказать что-нибудь, словно приветливый хозяин. Я покачал головой, прихлебывая свой чай. Официантка ушла, и Питер положил ладони на стол. Он был готов открыть собрание. Я глупо ухмыльнулся, раздумывая о том, что произойдет, если я выплесну свой чай «Английский завтрак» ему в лицо.

— Джине было нелегко, — заговорил он. — Когда переехал ее сын… переехал Пэт. Попытка установить отношения. — Он многозначительно посмотрел на меня. — Нелегко.