Men from the Boys, или Мальчики и мужчины
Шрифт:
— Сиди спокойно, — негромко сказал я, подумав, что это вряд ли возможно, но он больше не шевелился.
Потом я почувствовал, что занавеска вокруг его кровати шевельнулась. Я поднял глаза и увидел, что там стоит моя жена.
— Пожалуйста, — попросила она. — Продолжай.
Она держала накрытый салфеткой поднос с едой. Я ощутил запах сосисок и теста. Кен открыл глаза, улыбнулся и закрыл их снова.
— Привет, милая, — сказал он и удовлетворенно вздохнул.
Я думаю, он был доволен всем. Ощущением сбритой щетины с лица,
А моя жена смотрела, как я брею старика.
Она стояла, одной рукой держа поднос с едой, другую положив на плечо Пэта, и смотрела на меня и Кена своими широко расставленными карими глазами. Я снова взглянул на нее. Она слегка улыбнулась и кивнула, и я продолжил. Я больше не смотрел на нее, но чувствовал, что она наблюдает за мной. Конечно, это звучит глупо после десяти лет совместной жизни, после брака, детей и всего остального. Но когда она смотрела на то, как я брею старика, я чувствовал, что по-настоящему начинаю ей нравиться.
Когда я закончил брить Кена, серебристый таз наполнился мыльной водой, а лицо старика стало чистым, розовым и гладким и глотка оказалась ни разу не порезана от уха до уха, Сид сняла салфетку с маленького подноса. На нем было нечто совершенно особенное.
Маленькие йоркширские пудинги с наполовину торчащими из них свиными сосисками и розочками английской горчицы наверху.
— Сосиски в тесте, — проговорил Кен. — Малютки. Никогда не видел ничего подобного. Прелесть какая.
И мы все восхищались едой, которую она приготовила, хотя знали, что ему никогда не придется ее попробовать.
Она оставалась недолго. Когда настало время уходить, она обняла старика и поцеловала его в свежевыбритую щеку.
— Гладкая, как попка младенца, — ухмыльнулся Кен, а я отвернулся, потому что понимал, что они больше никогда не увидят друг друга.
Когда я снова повернулся к ним, она обнимала Пэта.
Она совершенно по-особенному обнимала его, и за десять лет ничего не изменилось. Короткое крепкое объятие, а потом она внезапно отпускала его. Они кивнули друг другу, и между ними промелькнуло что-то невысказанное.
Потом она с полуулыбкой взглянула на меня и скользнула за занавеску. Я последовал за ней. Она с шумом налетела на вращающуюся дверь, ведущую в отделение, желая выйти отсюда, но я перехватил ее в коридоре.
— Привет, — сказал я, легонько коснувшись ее руки.
Она повернулась и прижалась своими губами к моим.
Я качнулся назад, продолжая целовать ее, и ударился о две стоящие рядом капельницы.
Она целовала меня, и я целовал ее в ответ. И даже когда я услышал веселый смех, донесшийся с сестринского поста в коридоре, моя голова продолжала кружиться от ошеломления, потому что наши рты идеально подходили друг другу. Просто были созданы друг для друга. Такое бывает нечасто, доложу я вам.
— Это из-за того, что смерть так близко, — выдохнул я, жадно хватая воздух. —
— Молчи, — сказала она. — Не пытайся говорить ничего умного, Гарри. Не сейчас, ладно?
— Ладно.
— И не говори голосом Барри Уайта.
— Я и не собирался, — ответил я, слегка обиженный.
Она снова поцеловала меня, но уже более здраво, не так лихорадочно, не так отчаянно, и когда мимо нас прошла медсестра и сказала, смеясь: «Найдите другое место, вы двое», Сид отступила от меня на шаг.
Я стоял, глядя на нее.
— Вы возвращаетесь домой? — спросил я, касаясь ее руки. Она позволила мне сделать это. — Да? Домой. Возвращайтесь домой, ладно?
Она смотрела в пол.
— Я навещу тебя, хорошо? — сказала она.
— С Джони все в порядке? — спросил я. — Она больше не боится астероида, который уничтожит Землю?
— Она не упоминала про астероид, — ответила она. — По-моему, ее больше беспокоит глобальное потепление. Изменение климата. Теперь это ее главный страх. И еще Плачущие ангелы из «Доктора Кто».
— Вот сволочи, — с чувством проговорил я.
— Астероид… Она не вспоминает про астероид. — Сид перевела дыхание. — Но она скучает по тебе.
— Я тоже скучаю по ней, — сказал я. — И скучаю по тебе. И какие бы между нами ни были проблемы, мы все можем решить. Потому что я потерялся без тебя. — Я покачал головой. — И всегда буду потерянным без тебя.
Это была правда. Это неизменно будет правдой. И я потянулся к ней. Я подумал — может, еще один поцелуй, и я смогу ее убедить.
Но она отпрянула и защитным жестом сложила руки на груди.
— Я ухожу, — сказала она.
Я кивнул. Я умел читать знаки. Она сложила руки, и я видел, что поцелуев больше не будет. По крайней мере, сейчас.
Мне было больше нечего сказать.
— Хорошо, — проговорил я.
Она повернулась, и я ощутил панику. Она на самом деле уходила. Но в этот раз я не пошел за ней.
— Значит, увидимся, — проговорил я ей вслед, просто чтобы что-нибудь сказать, но она не обернулась.
Она просто подняла левую руку, прощаясь, и то, что она держала ее поднятой на мгновение больше, чем было необходимо, дало мне понять, что этот жест означал нечто большее. «Я слышу тебя, я люблю тебя, но сейчас я ухожу». Вот что я увидел в этом жесте, хотя мог и заблуждаться.
Но я заметил, что на третьем пальце левой руки Сид продолжает носить обручальное кольцо.
А ведь это кое-что значит.
То, как она уходила, как прощально махнула рукой, не оборачиваясь, — это было совсем как в финале «Кабаре», одного из любимых фильмов моей жены, когда Салли Боулз оставляет мужчину, которого любила, и возвращается к своей прежней жизни. За исключением того, что у Салли Боулз из фильма не было на пальце обручального кольца.
А я знаю по опыту, что кольцо меняет все, когда ты пытаешься уйти.