Менестрели в пальто макси
Шрифт:
– Не подходи!
– закричал я изо всех сил.
– Только попробуй! Одну я уже ухлопал!
А она все наступала, ее губы складывались, твердя какое-то слово. Лишь когда я замахнулся ножом, учительница завизжала точно так же и отскочила.
Я уронил нож, пятясь, выбрался из комнаты, скатился по лестнице и бросился бегом по темной, утрамбованной парковой дорожке. Бежал, пока не зацепился за какой-то корень и не упал. Поверьте, доктор, больше я ничего, ну совсем ничего не помню!
1992
Что мы нашли в карманах у покойника
Pro memoria II
Шел
Я с трудом разводил огонь, да и костер не сулил покоя - всерьез поговаривали, что в окрестностях орудует курдская банда из Белоруссии. Грабят людей, вырезают скот, насилуют женщин, мужчин и даже малых детей. Другие уверяли, что это шайка беглых зеков из-за Крала - вооружены до зубов и плевать им на всякую власть. Мы старались обходить блокпосты, населенные пункты, более оживленные дороги и развязки.
Шли вдвоем - Долоресса Луст и я. Глупо я сделал, согласившись взять ее с собой. В городе и то гуляли слухи. Среди них и такой: всех, кто когда-либо гостил в дурдоме, в незапамятное время взятых на учет, новая власть вознамерилась снова согнать в какой-то загон, ввести строгий контроль и заново лечить какими-то новыми способами. Официально название акции: защитим общество от лиц с нездоровой психикой. А ведь все знают, чем такое попахивает. Разруха была отчаянная. Особенно после 2000 года. Был какой-то краткий просвет, затем вновь все погрузилось во мрак. Накопилось множество недоразумений, и новая власть занялась сведением счетов. Борьба шла и на втором фронте: отлавливали геев, лесбиянок, и вот взялись за придурков.
Таким образом, я вызвался проводить Долорессу Луст глухими местами вдоль реки в отдаленный городок, оставить ее у той еще родни и спокойно другой дорогой вернуться в город. Спокойно? Это еще как сказать. Я и сам когда-то обретался в этих апартаментах. Вообще-то не сказал бы, что я был не в ладу с умом, однако «история болезни» где-то затаилась.
Мы выступили в мрачную зимнюю пору, в понедельник утром. Я заготовил полкило чая, жестянку растворимого кофе, сала. Еще не светало, а мы уже были за городом, миновали железную дорогу, потом вышли к реке, шаг за шагом отдаляясь от ненавистного Долорессе Луст города. Плохо, что я совсем не употреблял алкоголя, а приготовить чай в походных условиях дело хлопотное и требует много времени, что в конце концов надоедает. Зато моя спутница хлестала, как молодой тракторист: много, со смаком, не закашливаясь. На ночь я привязывал ее к дереву, пьяненькую - слегка поколачивал и, пока привязывал свой гамак, она скулила. Завывала, визжала, скалилась, и ее выходки были под стать беременной кошке. Она клянчила еще глоточек, затем, добившись, засыпала стоя, а я еще долго устраивался, качаясь между двух сосен. Утром я снимал веревки, только вскипятив чайник.
Вычурно ругаясь, она приседала тут же и мочилась на смерзшийся снег. Пробуравит в корке наста широкую зеленоватую брешь, потом затопчет ее каблуками. Было в этом что-то от собаки. Или от шпиона-десантника. Однако волокла на своих тощих плечах «канистру» своего хлебова - бурого, густоватого и, кажется, приторного. Не совру: она не отставала и не ныла, даже если в кровь раздирала щеки о заледенелую корягу. Замажет своим зельем, разотрет и двинется дальше. Долоресса, старый, испытанный борец за справедливость! Что от нее осталось! От нее, знаменосицы нашего триколора, хозяйки явочной квартиры, перманентной обитательницы сумасшедших домов. Как только ее не били, не терзали, не унижали. И что
К вечеру четвертого дня мы обнаружили труп. Он лежал на берегу, на пятачке суши близ речной излучины: раскинув руки, устремив безжизненный взгляд в хмурое небо. Первой покойника заметила Долоресса Луст. Коротко взвизгнула и зажала рот кулаком. Затем приблизилась, осторожно тронула носком сапога: действительно ли мертв? Икнула, достала зеленую флягу и залпом заглотнула чуть не половину. Ее глаза заблестели.
– Мертвый!
– крикнула она мне.
– Мертвый, точно.
– Пошли, Доля!
– поторопил я ее.
– Нам-то какое дело! Вдруг это их работа, тех самых бандитов. Которые с Урала, то есть с Кавказа.
Однако Долоресса Луст заупрямилась. Присела на корточки, повозилась, закрывая покойнику глаза, скрещивала руки на груди и что-то в них вкладывала, но под конец полностью опьянела и свалилась рядом. Плача, она пыталась заговорить с усопшим. Гладила его вздыбленные жесткие волосы. Нет, все-таки она настоящая сумасшедшая. Может, таких в самом деле стоит изолировать? Скрипя зубами от злости, я привязывал ее к дереву и, спутывая тонкие ноги, чувствовал, что она уже обмочилась. Дал ей сделать пару затяжек, натянул на глаза капюшон куртки. Долоресса моментально провалилась в сон. Привязанная, окоченевшая Доля имела вид еще более страшный, чем распростертый неподалеку труп. Оба являли жуткое зрелище, и, хотя я дрожал от холода, не решался разжечь костер. Дорого обходится трезвость!
Я очнулся, стуча зубами. Под утро, как известно, всегда холодает.
В сиянии полнолуния желтело лицо покойника. Он лежал все так же, раскинув руки, но с закрытыми глазами. Вид имел вполне спокойный. Ноги слегка разъехались. Черные туфли. Свободное драповое пальто. Белокурые волосы. Я все же развел костерок и вскипятил чайник. Глотал кипяток и постепенно согревался.
Когда рассвело, мы заметили за кустами привязанный челнок. Длинная, черная плоскодонка, весло с оковкой по краю. На такой и против течения пойдешь. Так и подмывало сесть и отчалить. Но мы знали: всюду посты, проверки, опасности.
Долоресса, едва лишь я развязал ее, бросилась к своему зелью.
– Что будем делать?
– спросил я, хотя решение уже принял.
– Оставим, как есть, и айда, - лениво протянула она.
– Нет!
– возразил я.
– Нет! Пустим его по течению. Ведь это его лодка. Уложим на дно, и пускай плывет.
– Как хочешь, - безучастно пожала плечами Доля.
– Только поскорей.
Я подошел к трупу. Молодой еще. Нет, кавказцы тут ни при чем. Скорее всего сам. Каждое утро по радио передают: найдено столько-то трупов, иногда шесть, иногда девять. Бывает, и целая дюжина.
В основном самоубийцы. Одно время мы были на втором месте в Европе. Кажется, после венгров и черногорцев. Нет, вроде бы после румын. Теперь уже на первом. Вспомнилось, как на каком-то сборище один высокий тощий господин выкликал: пашет, пашет, спрыгивает с трактора, бежит во весь опор в кусты и с ходу вешается. Куда идешь, родная сторона? Quo vadis? — вопрошал он. И сам отвечал: в пропасть! Это было еще при Советах, почти тридцать лет назад. Храбрый человек, только больно уж тощий. Не то писатель, не то профессор математики, точно не помню.