Менестрели в пальто макси
Шрифт:
Уж и улегся на снегу, седовласый юнец, уже лег. Стыдно и нехорошо, быть девице с малышом! А тут... Они будут плыть, плыть и течь, эти облака, низвергаться на землю водопадиками, бурными порожками, но в мире всегда найдутся аналоги, это утверждает все та же наука. Наука, обратившаяся в осыпанных перхотью мужей в очках, со впалой грудью и ничем не уступающих им женщин, - попробуй-ка усомнись в их аналитическом уме и раздвоенном языке! Сглотнут, как козявку, если только захотят. И не почувствуют.
Лежи, коли лег. Дровишки подождут. Крюк на своем месте.
Теперь они ползут, как гусеницы.
Приостановились
Теперь, когда оно стоит, очень даже четко видно, как быстро мчатся остальные. И нисколько не удивляешься, когда с него свисает твоя веревка — та самая, которой ты недавно перетянул сучья. Явная провокация! Веревка, однако, спускается все ниже прямо к тебе, лежащему. Она уже болтается на такой высоте, что протяни руку и достанешь. Так ты и делаешь - хватаешь, цепляешься, встаешь, зажимаешь эту веревку руками, ногами и ползешь, ползешь, ползешь... Руки горят, ноги заплетаются, лоб в испарине... Зато как изумительно красив лес, рукав реки, избушки с трубами, заиндевевшие березки!
Назад хода нет! Полезай, взбирайся наверх, дровосек, крикни из вышины своей скромнице-училке, закидай ее снежными хлопьями вместо ваты! В этих краях небо невысоко. А наука и на сей раз посмеялась бы над тобой: такие трюки в Индии показывает любой средних способностей йог, да и просто фокусник, это вовсе не трудно. Берется способная выдержать человека нескользкая веревка...
Эх, может, спуститься назад, а? Сбегать в лесок, пока не стемнело, притащить топлива, затопить печку, вскипятить чайник? Пригласить эту самую учительницу и выложить ей все начистоту. Нет все-таки. Не поймет, только прикинется, будто понимает. Да сколько тут осталось - пара вершков! Хвать, хвать, еще пара рывков и к полному своему удовольствию усядешься на своем облаке, подуешь на ладони и...
И - ничего! Хвать, хвать. И когда остается лишь взобраться, как на подоконник, веревка шлепается наземь, раздается грохот, точно падает металлическая крышка, и на тебя обрушивается целая лавина снега! Ага, я же говорил - провокация. Никаких ругательств не хватит.
Эта лавина тебя крутит, вертит, уносит, ломает, гнет, и когда с головокружительной высоты ты валишься камнем на кучку собранных сучьев, обрываются ветки, и ты еще успеваешь заметить на небе блеснувшую звездочку - розоватую, как тонкие края тех призрачных облаков. На этот раз она твоя - и ничья больше.
1992
Теплая осень
Из жизни
Мало кто помнил такую теплую осень. Листья, хотя и охваченные пламенем, не спешили опасть - сочные, тугие, они радовали глаз золотом и алой киноварью, отчего еще ярче становилась остальная зелень. И это чуть ли не в середине ноября, после Всех Святых, после всеми забытого дня Покрова! В том году, спустя сколько уже времени, газеты вновь заговорили о Чернобыле: появились первые мутанты. Нет, не у нас, где-то южнее Чернигова, да и близ Гомеля. То заяц ростом с теленка, то обыкновенный червячок, вымахавший до размеров ужа. Все эти сообщения публиковались в рубрике «Всякая всячина» рядом с предсказаниями о конце света, возможными столкновениями с астероидами, кометами - читатель ко всему привыкает, его голыми руками не возьмешь.
В последний день запоздалого отпуска собрался я в лес, а чтобы вылазка обрела видимость смысла, решил навестить не первой молодости композитора, коротавшего дни в деревенской усадьбе за Неманом. Приятный, разговорчивый дядечка, только рановато впадает в детство. Чернобыль, кстати, тут не при чем. Я знал: он опять извлечет из недр комода документы, подтверждающие дворянское происхождение, задудит в бирбине, вызывая из разных углов избы трудно дрессируемых ужей, станет поить их пастеризованным молоком, а тогда уже будет обвивать ими руки-ноги и предложит проделать это и мне. И все равно схожу, навещу, давно обещался.
Снаряжаясь в лес, всегда беру с собой нож. Какой окажется под рукой, хотя бы и хлебный. Срезать гибкую ветку орешины на хлыстик, выкопать корешок, да и вообще. Мало ли. С ножом - это с ножом.
Я выпил бутылочку кваса, отер ладонью усы и двинулся в путь.
Час ранний, лазурь, солнце еще пригревает. Мутная лента Немана среди желтоватых холмов. Я снял брезентовую куртку и присел на высокой железнодорожной насыпи близ давно снесенного моста - что за даль, эхо, туманы! Скинув курточки, группа школьников неподалеку слушала рассказ учительницы:
– ...тогда литовцы на высокой башне зажигали огонь. Так они предупреждали соседей о приближении неприятеля...
На противоположном берегу высился двугорбый курган. Я попытался представить себе пылающий на венце башни костер, но перед глазами почему-то возник черниговский вокзал, похожий на церковь с куполами-луковками, - каким он показался мне в свое время безобразным. Огромный, гулкий, грязный, полный опасностей - в сумрачных залах ожидания ужас наводили даже шишкинские медвежата. Вспомнились пустые консервные жестянки, прикованные к газировочным автоматам, и сонный гражданин у стенки в общественном туалете. Я вошел, он открыл глаза, потом предложил мне выпить какой-то мутной, резко пахнущей жидкости из бутылочки-чекушки. Давно это было, еще до всех чернобылей и революций.
– О!
– протянула учительница.
– Еще в отпуске? И наверняка собираетесь к композитору Э.?
Нехотя подтвердил: совершенно верно, к нему.
Учительница почему-то вздохнула: чего доброго, она с радостью покинула бы своих озорников и пошла со мной.
Лес встретил меня густым, парным духом - такое бывает разве что в начале сентября, когда гриб прямо на глазах прет из-подо мха да хвои. И сейчас все было ими усеяно - сплошь грузди.
Я срезал хлыстик и, помахивая им, двинулся вдоль реки - внизу, на реке, чернела рыбачья лодка, в ней спал человек. Вот так ноябрь месяц!