Меньшее зло
Шрифт:
Глава 4
Террорист номер один
«Есть люди, испытывающие такое удовольствие постоянно жаловаться и хныкать, что для того, чтобы не лишиться его, кажется, готовы искать несчастий».
Приехал Аббас очень скоро. Джейн едва узнала его.
Аббас полностью утратил облик лощёного бизнесмена, неохотно цедившего слова и со снисходительным презрением скользившего взглядом по её груди. Только дорогой полосатый костюм напоминал об олигархическом величии.
Аббас был смертельно бледен, и правая рука, в которой он
— Клянусь матерью, — говорил Аббас, — клянусь матерью — я этого не делал! Меня подставили! Они это сделали специально, чтобы было на кого свалить! Они знают, что я знаю… Никогда не допустят, клянусь матерью, чтобы я рассказал, как всё было! Я ещё позавчера почувствовал… Приехал в ресторан покушать, с человеком поговорить — он меня у входа встретил, а потом, когда за стол сели, говорит: за тобой хвост, две машины, белые «девятки». Я сначала не поверил — кому я нужен? У меня вся жизнь на виду. А когда вышел, смотрю — стоят, одна напротив, вторая из-за угла выглядывает. Сел в машину, охране говорю — за мной хвост. А они мне — нету, говорят, нету хвоста. Утром из дома выхожу — опять стоят. Я понял — охране верить нельзя. Никому нельзя. Вах! — он обхватил голову руками и начал раскачиваться на стуле, впав в совершеннейшее отчаяние. — Пропал, совсем пропал…
— Я ничего не понимаю, — Дженни, сперва заинтригованная, начала раздражаться. — За вами следят бандиты? Конкуренты? Вам надо в милицию…
Аббас горько улыбнулся.
— В милицию? Я не дойду до милиции. А если дойду, то меня прямо там убьют. У тебя телевизор есть? Интернет есть? Посмотри, что передают.
— Там взрыв какой-то. В Центре международной торговли.
— Вот. Это я взорвал.
— Вы нездоровы. Может быть — врача?
— Дура! — взорвался Аббас. — Ты сама больная! Включи телевизор, я тебе говорю! Интернет включи! Не понимаешь, да? Я тебе говорю русским языком — я взорвал! Мне на трубку позвонили, когда я в ресторане кушал. Говорят, Аббас, твою фотографию по телевизору показывают. Я через кухню ушёл, тебе из автомата звонил, потом на трамвае ехал. Дрожал всю дорогу, как пёс, боялся, что сейчас узнают. Или эти догонят, на «Жигулях». А ты говоришь — я больной…
Дженни взмахнула пультом. Первый канал передавал траурную музыку на фоне приспущенного российского триколора. То же и на втором. По московскому каналу шёл очередной репортаж с Краснопресненской набережной. Офисного здания видно не было, сквозь огромное облако пыли можно было разглядеть, как горит стоящая рядом гостиница. На мгновение мелькнула выдвигающаяся пожарная лестница, мимо телекамеры бегом потащили носилки. Потом в эфир вышла студия.
— В Управлении внутренних дел по Москве, — читал текст диктор, — сообщают, что, по имеющейся оперативной информации, террористический акт в Центре международной торговли совершён организованной преступной группой. Личности преступников устанавливаются. Есть основания полагать, что к взрыву на Краснопресненской причастен известный московский предприниматель Аббас Гусейнов. Приняты необходимые меры к его задержанию. В городе введён оперативный план «Сирена-2». Всех, кому известно настоящее местопребывание Аббаса Гусейнова, просят позвонить по телефонам горячей линии, которые вы сейчас видите на своих экранах.
Дженни оторвалась от появившейся на экране фотографии Аббаса и неверяще посмотрела на гостя. Тот сидел, закрыв лицо руками, сквозь пальцы просачивалась солёная влага.
— Я не бандит, — пробубнил он. — Не бандит… Меня в Нагорном Карабахе убивали, потому что азербайджанец. В Москве били за то, что чёрный. Теперь из меня убийцу
Конечно, надо было позвонить в милицию. Но страха перед гостем Дженни не чувствовала. Ощущение же, что к ней в руки свалилась первосортная сенсация, становилось всё сильнее. Кстати, почему именно к ней пришёл насмерть перепуганный человек?
— Мне некуда идти, — сказал Аббас, будто угадав её мысли. — Все про меня все знают. Где живу — знают. С кем сплю — знают. С кем встречаюсь — тоже. Про тебя никто не знает. Поэтому пришёл. И ещё: ты — американская журналистка. Если ты про все напишешь, тебе поверят. Я тебе документы дам. У меня документы есть. Клянусь, не вру!
— Я буду записывать. Можно?
— Можно. Слушай. Был один человек, очень уважаемый, мой земляк…
— Почему был?
— Он умер. Его убили. За что, почему — сейчас неважно. Просто были враги, они и убили. А у него серьёзный бизнес — здесь, там, в разных местах. Так получилось, что за этим бизнесом стало некому смотреть. Мне тогда его сын позвонил, мой друг, Мамед, говорит — помоги, как брата прошу. Я сначала не понял. А назавтра ко мне от него человек пришёл.
— Как фамилия человека? Который пришёл.
— Рабинович. Такой старый… Он мне сказал, что теперь я буду самым главным. Я бумаги подписал. Понимаешь… Я бедный человек, небогатый. У меня маленькое дело есть, совсем денег мало даёт. Сегодня даёт, завтра не даёт. А тут он мне сказал — ты для вида будешь главным, пока Мамед не приедет. И зарплата у тебя будет. Две штуки. За эту зарплату ты раз в месяц должен с людей деньги собирать и отдавать мне.
— А почему он сам не стал главным, вместо вашего друга?
— Я тоже спросил. Он говорит — фамилия, говорит, у меня такая, из анекдотов, Рабинович. Люди скажут — несолидно, смеяться будут. А ты — земляк Мамеда, тебя будут уважать. Я подумал и согласился. Стал с людьми встречаться, кушать с ними в ресторанах, меня по телевизору показывали, в газетах писали. Рабинович мне сказал, что так положено. Раз в месяц деньги собирал, зарплату из них брал, остальное Рабиновичу отвозил.
— Много отвозили?
— Триста тысяч. Триста пятьдесят. Как получалось. А Рабинович мне бумагу дал. Список. Там те, с кого надо было собирать, крестиками помечены. А к другим, которые без крестиков, он мне велел не ходить. Ай! — Аббас застонал, будто от зубной боли. — «У вас не было преимущества перед нами, вкусите же наказание за то, что приобрели», — сказано в Коране. Машину дал, «Мерседес», белую. Если бы я только знал, я бы в жизни не сел в эту машину! Я бы себя зарезал, жизнью клянусь! Зачем взял машину, зачем взял деньги?
— Скажите, — поинтересовалась Дженни, — а почему надо было ему возить триста тысяч? Это какие-то плохие деньги? Наркотики? Проституция?
— Нет. Не наркотики. Магазин в аренду сдаёт, ему аренду платят. Землю в аренду сдаёт, ему платят. Людям помогает, вопросы решает — тоже платят. Проституция — это да, немножко было. Ночной клуб, то-сё… А так — совсем чистый бизнес. Как слеза ребёнка. Как платье невесты.
— А дальше что было?
А дальше было вот что.
В один нехороший день Аббасу позвонил человек из списка, крестиком не меченый. Не допускающим возражений голосом назначил встречу на Сретенке.