Ментовская крыша
Шрифт:
– У него там запасов лет на десять строгого режима, – сообщил Крячко. – Под креслом водителя. И ствол какой-то импортный. Обнаглели, сукины дети! Как будто в Чикаго живут!
– Начальник, ты бы браслеты с меня снял, – заискивающе сказал Вага, не обращая внимания на возмущение оперативника. – У меня же сестры милосердия тут нету – придется самообслуживанием заниматься.
– Сними, – распорядился Гуров, брезгливо отворачиваясь. – А ты давай пошевеливайся! Тошнит на тебя смотреть, спортсмен-одиночка!
Освобожденный Вага деликатно забился в угол и с профессиональной сноровкой сделал себе укол. Бросая
– Эх, не знаете вы, начальники, что это такое, когда по вене доза пошла! Это все равно что на свет народиться, серьезно! Жалко, не скоро мне теперь следующую накатить! Вы теперь меня, как водится, на порошки, на растворы всякие посадите… А вот если бы я сейчас у вас без наручников в окно маханул, начальники? А что – запросто! Остались бы вы без важного свидетеля! Что тогда?
– Вряд ли, – иронически заметил Крячко. – Вряд ли ты бы запросто маханул, Вага. Просто я тогда тебе второй глаз наконец-то бы подбил. Это в лучшем случае. А в худшем – пристроился бы ты к Тюленю в пару. Там бы тебе точно порошки и растворы обеспечены были.
– Пристегни-ка его обратно, – озабоченно сказал Гуров. – Кайф и в наручниках можно ловить. Зато нам спокойней будет. Нам сейчас неожиданностей совсем не надо.
Глава 14
Прибывший на место с многочисленными помощниками Балуев был не слишком доволен планом Гурова.
– Не горит, – недовольно сказал он. – Никуда твоя «Индиго» не денется. Она на месте стоит, между прочим, в отличие от своих грузовиков. А расхлебывать кашу, которую вы тут заварили, хотелось бы вместе…
– Наше присутствие уже ничего не решает, – возразил Гуров. – Здесь вы найдете и услышите немало интересного, и отнюдь не от нас с Крячко. А в «Индиго», я считаю, надо наведаться немедленно, потому что наверняка народный беспроволочный телеграф работает и вот-вот все будут знать, что прокуратура повязала людей Маклера. А я хотел бы, чтобы в «Индиго» об этом от нас услышали. Неподготовленные люди в таких случаях обычно теряются и начинают делать неожиданные признания.
– Ты все еще надеешься, что они признаются тебе в любви? – улыбнулся Балуев. – Ну тогда дерзай. Только про меня не забывай.
На любовь Гуров совсем не надеялся. В душе он понимал, что положение владельцев «Индиго» весьма щекотливое. Запутавшись в отношениях между конкурентами, рэкетирами, честными милиционерами и не очень честными, они наделали массу непоправимых ошибок и вряд ли сумеют теперь выйти из сложившейся ситуации без потерь. Они, конечно, до последнего будут гнуть свою гибельную линию, во-первых, потому, что не доверяют милиции (и в каком-то смысле совершенно справедливо), а во-вторых, потому, что в противоположном случае им придется сознаваться в деяниях, которые иначе как преступными назвать невозможно. Такие признания просто не даются. Значит, как говаривали в прежние времена, «товарищам нужно помочь осознать свои ошибки». А помогать лучше всего врасплох, считал Гуров. Он надеялся, что слухи о происшествии на Волочаевской еще не докатились до Передреева и он будет первым, кто преподнесет дельцам эту интригующую новость.
В офисе «Индиго» царила все та же суета, что поразила Гурова еще при первом посещении фирмы. Чрезвычайно деловая атмосфера
Секретарша Елисеева узнала его мгновенно, и, как показалось Гурову, это узнавание не доставило ей радости. Настолько не доставило, что она сочла возможным вознаградить себя, злорадно предупредив:
– А вы к Евгению Александровичу? Сейчас вы не сможете его увидеть – он у шефа и вернется не скоро. У Валентина Борисовича очень серьезное совещание.
– Это очень удачно, что так совпало! – удовлетворенно заметил Гуров, поворачиваясь, чтобы уйти. – Мне они как раз оба и нужны. Лучшего момента и не придумаешь. Кабинет шефа, кажется, напротив? Спасибо.
Он тут же направился в следующий кабинет, где проходило это самое совещание. Крячко с невозмутимым видом следовал за ним, украдкой поглядывая на симпатичных девушек, которых вокруг шныряло великое множество. Одна из этих девушек, в которой Гуров с удивлением узнал все ту же секретаршу, вдруг забежала вперед и, преградив ему дорогу, с величайшим волнением произнесла:
– Но вы же не собираетесь ворваться в кабинет Валентина Борисовича? Этого категорически нельзя делать! Я даже не знаю, что будет, если вы помешаете Валентину Борисовичу… Нет-нет, к нему вам нельзя! – Она была готова умереть, но не пропустить Гурова в святая святых, в кабинет начальника.
– Не волнуйся, красавица! – сказал Гуров, мягко, но настойчиво отстраняя перепуганную девушку. – Вот увидишь, все будет в порядке. Валентин Борисович нам обрадуется. Не надо так волноваться.
– И вообще непонятно, чего ты-то так переживаешь? – подмигнул ей Крячко. – У шефа небось своя секретарша имеется? Вот пускай она и трясется.
– Да что вы понимаете? – в ужасе произнесла девушка. – Тут всем попадет!
– Вряд ли, – серьезно сказал Гуров. – Держу пари, через пять минут ваш шеф забудет о вашем существовании. Можете устроить себе перерыв – попить кофе, поболтать вволю… Только больше не мешайте нам, ладно?
Он вошел в кабинет и, не обращая внимания на очередную секретаршу, сразу же открыл дверь, за которой заседал Передреев. Он даже не поздоровался, что случалось с ним крайне редко. Крячко, чтобы сгладить впечатление, приветственно помахал рукой и сказал: «Всем бонжур!», но тоже без раздумий последовал за Гуровым. Секретарша Передреева была настолько потрясена, что только примерно через минуту к ней возвратилась способность говорить и двигаться. Но за эту минуту произошло слишком многое, и уже ничего нельзя было поправить.
В кабинете Передреева заседало четыре человека. Из них только один был знаком Гурову – господин Елисеев, все такой же важный и лощеный, восседал по правую руку шефа, довольно невзрачного и даже болезненного на вид блондина в очках с толстыми стеклами. Правда, его бледное асимметричное лицо имело столь суровое выражение, что Гурову сразу же стал понятен тот почти суеверный страх, с которым секретарша предупреждала о начальственном гневе. Еще двое сидели по другую сторону стола, и по их виду без труда можно было угадать, что в иерархии «Индиго» они занимают не самые ведущие ступени.