Менты не ангелы но...
Шрифт:
Пустую банку он хотел бросить в корзину для бумаг, но передумал и предусмотрительно положил обратно в портфель. И хорошо, что туда полез: увидел пистолет, положил на стол, достал магазины, по одному выковырял из складок портфельной подкладки патроны и стал снаряжаться.
Хорошо, если сегодня обойдется без выездов.
Неожиданно раздался телефонный звонок. Звонил подполковник Петрицкий — непосредственный руководитель, начальник следственного отделения.
— Виктор, ты что —
— Кто вам сказал, Василий Григорьевич? Врут! Никуда я не переходил! Надо же, какую глупость выдумали!
— Почему глупость? Частные детективы на вольных хлебах, никому не подчиняются, начальникам ничего не докладывают. И ты ко мне не заходишь, значит, не считаешь нужным, выходит — сам себе хозяин…
— Что вы, как можно, уже бегу…
Черт! Надо было позвонить ему для отмазки, а то прицепится… Ну ничего, что сделано, то и есть, будем выкручиваться, первый раз, что ли?
Шабанов вскочил, быстро вынул из сейфа два первых попавшихся дела, чтобы не идти с пустыми руками и создать «занятой», «рабочий» вид. Резко открыл дверь, чуть не зашибив толстого парня.
— Вот, у меня повестка, на девять часов, — парень сунул ему смятую бумажку, заполненную неровным почерком самого Шабанова. Но Виктор отвел нетерпеливую руку.
— Подождите, гражданин! Меня руководство вызывает.
— И у нас на девять, — загомонили ожидающие граждане.
— И вы подождите. Доложусь начальству и всех приму.
Наступила тишина. И толстый парень, и две женщины средних лет, и пожилой мужчина замолчали и опустили головы. Видно, поняли, что у следователя есть дела поважнее, чем с ними возиться.
Он прошел к двери начальника СО, почтительно постучал, осторожно заглянул.
— Разрешите войти, Василий Григорьевич?
Петрицкий откинулся на спинку кресла и внимательно уставился на вошедшего. Он, как всегда был в строгом черном костюме, белой сорочке с галстуком — все наглаженное и начищенное. И лицо у него было строгим.
— Давно пора. Ты же сегодня, по графику, дежуришь? А почему на инструктаже не был?
— Как не был, Василий Григорьевич? Был. Просто я сзади сидел. А вы на первый ряд присели. Вот меня и не заметили.
— Так ты-то меня заметил? Должен подойти и доложиться!
— Извините еще раз. Больше такого не будет.
Стоя по стойке «смирно», он покаянно опустил голову и уперся взглядом… в носки, с дыркой на правом большом пальце! Черт! Вот почему ногам стало так легко! Вот куда смотрели свидетели! А если сейчас увидит начальник… Он сделал шаг вперед, прикрываясь столом.
— Это я уже слышал, — Петрицкий хлопнул ладонью по столу. Точнее, по лежащему перед ним уголовному делу.
Шабанов понял, что это его дело. И что он упорол в нем какой-то косяк. Значит, сейчас его будут драть. А ему и так плохо со всех сторон. С женой поругался, еле-еле в себя пришел, перед свидетелями выставил себя на посмешище.
— Виктор, что с тобой происходит? Ты можешь объяснить — в чем дело?
Но тон у начальника был довольно доброжелательным, и он немного воспрял духом.
— Да ничего. Все как всегда. Работа, дом. Дом, работа.
— Ты когда перестанешь пить? Над тобой уже все смеются.
— Можно подумать, что эти, смехачи, не пьют, — почувствовав свою правоту, Шабанов позволил проявить независимость: стал вольно, отставив ногу, осмотрел кабинет — не такой узкий пенал, как у него, но тоже небольшой. Зато ремонт тут сделан хороший — всем отделением спонсоров находили.
— Мало ли кто пьет! Важно — как пьет. И как это сказывается на работе!
Петрицкий открыл дело на заложенной ручкой странице.
— Ты хочешь Маханькова в суд направлять? А какая квалификация?
— Грабеж, Василий Григорьевич. Он же с применением насилия. Но не опасного для жизни и здоровья. В ухо ударил и все…
— И все, говоришь? А вот какие показания дает потерпевший…
Начальник СО нагнулся к протоколу допроса и с выражением прочел:
— «В правой руке нападающего я увидел блестящий металлический предмет, похожий на нож!» А если нож, то это не грабеж, а разбой! И статья другая, и санкции другие… Что скажешь?
Виктор опять стал смирно.
— Да нет, это он вначале так показывал! А потом пояснил, что никакой не нож, а расческа. И сам Маханьков признает расческу, а нож отрицает.
Петрицкий раздраженно захлопнул дело и повысил голос.
— Ты что, первый год работаешь? Меня не интересует, кто тебе что сказал — меня интересует, что ты записал в протоколе! Не написал бы про нож — одна песня, а раз написал — другая! Значит, надо этот вопрос исследовать, устанавливать, что ножа не было, и выносить постановление, что признаки разбоя в действиях Маханькова отсутствуют! Ты что, этого не знаешь?
— Виноват, Василий Григорьевич! Конечно, знаю. Упустил просто, но я все исправлю.
Начальник СО вздохнул.
— Не все можно исправить, Виктор. Не все. Сегодня я разговаривал с Бариновым. Он наслышан о твоих похождениях и ставит вопрос ребром. Ты хоть понимаешь, что это все может значить?
— Понимаю. И обещаю, что такого больше не будет.
«Какая сука стучит на меня начальнику? — зло думал он. — Кому я опять перешел дорогу? Не отдел милиции, а какая-то помойка. Все известно, даже то, чего не было»…