Меня не видно изнутри
Шрифт:
Мне редко покупали новые вещи. Я довольствовалась тем, что было, сочетая несочетаемое – одежду, переданную от друзей и родственников со своим устоявшимся гардеробом. Конечно, никто не должен был знать, что я донашиваю за кем-то вещи, о чём мне постоянно напоминали родители, но лично у меня это брезгливости это не вызывало. Мне было невдомёк, что ужасного случится, если надеть чьи-то джинсы – целые, не рваные, чистые. Одежда одеждой. Не в мусорке же её отыскали.
Мамина яркая, сценическая, «взрослая» косметика на мне смотрелась просто нелепо, я выкручивалась как могла, экспериментируя со стрелками на глазах. Волосы привыкла заплетать в низкую тугую косичку: это был единственный способ, чтобы они не превращались в гнездо. К тому же, косички нравились бабушке. Она всё нахваливала меня, какая я аккуратная девочка. Я не знала, как выглядеть модно и не понимала, что плохого в такой одежде и в косичке – ведь человек-то я хороший. Но в круг одноклассников мне входа не было.
Вдобавок ко всему прочему, привычка носить сразу все учебники на все предметы превращала меня не только в заучку, но и в косолапого, согбенного набок тяжеловеса, что вкупе с крепкой, плотной фигурой всегда вызывало насмешки. Такие комментарии я научилась пропускать мимо ушей. Гораздо больше меня волновало то, что книги не помещались в сумку. В конце каждого урока старая ткань трещала, натягиваясь, пытаясь проглотить неподдающийся учебник. Через полотно то и дело проглядывал острый угол переплёта, готовый распотрошить швы к чертям. Чтобы это не случилось, приходилось обхватывать поклажу обеими руками и сжимать по краям, выравнивая книги внутри. Вроде получилось.
Стала застёгивать молнию. Она не поддавалась. Я дёрнула. Треск усилился. Я потянула собачку из всех сил, но молния не поддавалась. Пальцы заболели от остроты застёжки. Давай же…
– Заучка!
Сумка лопнула. Книги рассыпались, тетради полетели вниз, скользя по пыльному полу бледными листами. Карандаши и ручки покатились в стороны. Я опустилась на колени, пытаясь собрать вещи в сумку – в то, что от неё осталось. Десятки шагов вокруг: мои маленькие пластиковые ручки жалобно заскрипели, ломаясь под весом чужих ног. Тетради расползлись под партами. Мои рассказы… Сказки… Чей-то ботинок наступил на голубую обложку с дельфином. «Бесполезный мусор!». Измятые страницы в пыльных коричневых отпечатках грязных подошв. Мел, песок и пыль хрустят на ладонях.
Я прижала колени к животу. Дети окружили меня плотным кольцом.
– Ребята, что вы делаете? Дайте мне всё собрать. Мама расстроится.
Ещё одна тетрадь исчезла под ножкой в лакированном сапожке. Я не помню имя. Я потянулась к девочке, чтобы достать свой рассказ.
– Фу, не трогай меня, бешеная!
Это же мои вещи…
Это хлам, Алекс. Просто мусор.
Толпа вокруг смыкалась.
– За что? Что я вам сделала? Я ничего вам не сделала…
Слёзы, тяжело змеясь в горле, душили меня.
– Фу, плакса! Чего ревёшь как маленькая?
– Это мои вещи…
Это мусор. Всё, что ты делаешь – мусор. Как и ты сама. Ты – ничтожество.
– Перестаньте. Пожалуйста… Хватит! Хватит!
Высокий крик царапнул класс. Зазвенели стёкла. На мгновение стало тихо, но спустя секунду голоса зазвучали снова, с удвоенной силой:
– Жирную коро-ову бешеная кры-ыса… укусила больно, и она описалась!
– Дикую коро-ову выгнали на во-олю! Дикая коро-ова убежала в по-оле!
– Уходи отсю-юда, не нужна ты лю-юдям! Бешеная ду-ура, никто тебя не любит!
Дикая корова. Бешеная дура. Дикая корова. Бешеная дура. Дикая…
Пугающий детский хор заполнял комнату эхом. Отражаясь от стен, оно оглушительным рикошетом ударяло в спину. Смех всё не кончался.
Я проснулась в холодном поту. Хохот всё ещё стоял в ушах. Сердце ломало меня изнутри отбойным молотком. Острое чувство неудовлетворённости собой вынудило меня открыть глаза и убедиться в том, что я не маленькая рыдающая девочка. Надейся…
Подняв перед собой руки, я внимательно рассмотрела их как впервые в жизни. Руки принадлежали взрослому человеку. Чуть успокоившись, я повернулась на бок. Мне снова стали сниться кошмары. Чёрт подери…
Теперь это были не катастрофы, с которыми я привыкла справляться – на смену цунами и торнадо пришли реальные воспоминания, более жуткие, чем безликая природная стихия. От катастрофы можно убежать, можно спрятаться, а от памяти нельзя.
Лучше бы мне снился апокалипсис…
Снова школа, будь она проклята.
Как так вышло, что я – точно такой же человек как и все, – оказалась по другую сторону баррикады? Перед баррикадой. Перед расстрельной стеной. Откуда в детских умах рождалась такая ненависть? В чём я была им чужой? Нет, не так. Я была почти такой как они, но недостаточно.
Решив, что раз уж поспать сегодня не судьба, я нехотя поднялась с постели, приняла противный прохладный душ и занялась уборкой. Подумать только: вычистила комнату вдоль и поперёк, развесила одежду в шкафу, выгребла весь мусор, все фантики и бумажки из сумок и карманов. Мусор напоминал о ночном кошмаре. В комнате было чисто и прибрано ещё до моей ревизии: клининговая фирма отправляла работников каждую неделю, и они под руководством Эллы приводили всё в порядок. Но сейчас было жизненно необходимо сделать это самостоятельно, поэтому я по старинке вооружилась тряпочкой и шваброй.
Что-то на меня нашло. Уборку я никогда не любила, от пыли чихала, а кожа на руках сморщивалась от воды и грязи. Может быть, мне нужно было подумать, выплеснуть отрицательную энергию вместе с мутной водой в унитаз, разложить мысли по полочкам как многочисленные футболки, топики, трусы и носки. А возможно, я просто хотела как следует вымотаться физически, так как внутреннее напряжение и беспокойство не проходили.
Неестественное наслаждение охватывало меня всякий раз после тщательной уборки. И каждый раз без сил падая на кровать в идеально чистой комнате, я с глубоким удовлетворением думала о том, что теперь с пустой головой больше ничто не должно меня тяготить. Первые часы после уборки были самыми продуктивными. Пока голова не захламлялась, как и комната, всякой белибердой, писательство превращалось в истинную поэзию, воздушную и невесомую.
На кухне никого не было. Я залила в себя двойную порцию кофе, сделала бутерброд с ветчиной и сыром и вышла во двор – идти в библиотеку хочется, но рано. Я заглянула в оранжерею и к большому удивлению обнаружила там полную энергии Марго. Она была рада мне.
– Мама не заходит в оранжерею с тех пор как умерла бабушка, поэтому тут копаюсь я, – поведала Марго, собирая сухие листья из-под куста сладкого перца. – Бабушка высадила большую часть растений. Мы – мы с садовником – только поддерживаем экосистему: сеем однолетки каждый год и заботимся о долгожителях.