Меня зовут женщина (сборник)
Шрифт:
Немцы нелюбопытны и производят впечатление людей, упакованных в целлофан. Уже невменяемые, бежим в Восточный Хаупт Банхоф и сдаем вещи в камеры. По телефонному номеру никто не отвечает, до вечера есть время, но уже ничего не хочется и вообще, если честно, хочется домой, и это уже осторожно высказывается вслух. На лавочке перед вокзалом открываем очередные консервы, завистливо поглядывая в окна ресторана и припоминая все афоризмы по поводу победителей и побежденных. Заходим в первый попавшийся магазин, видим девяносто видов обоев. Ну и что? Мы и так знали, что здесь их девяносто и что это само по себе еще ничего не меняет.
Страдать заставляет
Вспомнив, что за точными немцами нужно все проверять, бежим в справочную. Ленивая лохматая тетка с табличкой «русский переводчик» уверяет, что садиться на голландский поезд можно и здесь, только на двадцать минут раньше. Я умоляю ее сказать правду, не придется ли снова ехать стоя.
– Конечно, придется. Вы, русские, думаете, что вас везде ждут, и покупаете билет с открытым числом. Вон, посмотрите, ваши русские сидят, ждут билетов. Живут на вокзале, денег им в банках не меняют, валюта кончилась, консульству наплевать. Они тут воруют и попрошайничают. Нехорошо, неправильно.
Целые семьи с детьми действительно сидят на чемоданах. Это возвращающиеся с Запада, купившие открытый билет, поверив советским кассиршам, что он удобней. Выглядит этот табор грустно и поучительно. Поживите недельку на вокзале в чужой стране без денег!
Ночь в поезде стоя мы не выдержали бы, даже если бы в Лондоне нас ждало наследство. Квартирное бюро закрыто, компьютер дает маловнятную информацию о дорогих отелях. Стеклянная обитель с крестом, полумесяцем и сочным рекламным обещанием оказать помощь матерям с детьми освещена соблазнительными внутренностями и заперта изнутри. Патруль из советских солдат, нелепых и негнущихся.
– Мальчики, где здесь можно переночевать?
– Тут, на вокзале. Пока здесь наши части стоят, немцы нас во как боятся. Мы их во как держим, – гордо сообщают курносый прыщавый русский, мордатый хохол и недоразвитый по возрасту, перекормленный нитратами азиат.
Становится очень стыдно. Ведь стыдно быть оккупантами.
В нашем распоряжении кафельный пол и деревянные скамейки, какие стоят в костелах. Собственно, в Западном Хаупт Банхофе нет и этого. Грязный Киевский вокзал с рядами клеенчатых кресел и малосъедобными, но доступными по цене любому гражданину мира пельменями вспоминается как сон золотой. Моральные силы истощены, мы готовимся к ночлегу на кафеле. И вдруг по телефону отвечает женский голос.
– Здравствуйте, Герда! – уже без всякого энтузиазма говорю я, ознакомившись с Берлином за день. – Не могли бы вы нам посоветовать, где можно переночевать и т. д.
– С вами дети? Вы ехали в сидячем вагоне? Это ужас! У вас есть мой адрес? Немедленно берите такси. Только не думайте расплачиваться с таксистом – это будет обида. С таксистом буду расплачиваться я!
Бросаемся в такси, едем мимо расступающихся солидных домов. Берлин, собранный и помпезный, как парад войск, летит мимо, как в окне самолета. Сказочная Герда появлением разрушает чары, во власти которых мы находились весь день, сердце города оттаивает, как сердце Кая.
Из дома выбегает спортивная блондинка в футболке и джинсах и падает нам в объятия. Мы с трудом верим, что это пятидесятилетняя профессор экономики Герда Яспер. В квартире, срисованной с каталога, нас ждут ванна, полная розовой пены, постеленные постели и ужин, на который не хватает сил. Мы проваливаемся в сладкое варево сна, в котором ехидные немецкие электрички перемешаны с болтливыми польскими спекулянтами.
Просыпаемся в детской семилетней Лидии. Стены вместо обоев разрисованы веселым художником, на них присутствуют солнце, лес, звери, цветы, грибы и дома. Всей компанией они страхуют Лидию от уныния и советского «не смей пачкать обои». Стеллажи набиты играми, при виде которых Петя с Пашей уже не хотят даже есть. На письменном столе хозяйки комнаты ваза со сладостями. Никто не объясняет, что «конфеты можно после еды» и что «много конфет вредно». На столе несколько хороших кремов. И тем и другим Лидия застрахована от проблем, которые советские девушки решают полжизни.
Кухня Герды отделена от столовой стеклянными полками, в которых стоит посуда; сквозь хрустальные ножки бокалов хозяйка улыбается нам, возясь у плиты, поглядывая на экран телевизора.
– Кто придумал такую кухню?
– В каком смысле?
– Эти стеклянные полки…
– Типовая застройка, чтобы человек, готовящий еду, не чувствовал себя отделенным от семьи.
Герда, окончившая московскую аспирантуру, говорящая по-русски, с большой неприязнью говорит о Западном Берлине.
– Мне нравился капитализм, пока он не касался нас. Вы, русские, думаете, что капитализм сам по себе решает все проблемы. Социализм – это плохо, но капитализм – это ужас! Вы больше других пострадали от марксизма, а судите о мире по примитивам марксистской шкалы. Только ваши вожди обещали, что социализм – это рай, а вы считаете, что капитализм – это рай.
– Ах, Герда, – вопим мы. – Вас испортила московская аспирантура! Капитализм в одну секунду вылечит нашу страну, как и любую другую!
– Ладно, – отвечает Герда. – Езжайте дальше, смотрите, только снимите, как это говорят у русских, «красные очки».
– Розовые очки.
– И не забудьте, я объехала весь мир, к тому же я – специалист по капиталистической экономике. И я поняла к своему возрасту, что дело совсем не в строе, а в национальном характере и уровне культуры.
Герда везет нас в Западный Берлин; город в ее присутствии из декорации превращается в организм. В стеклянном банке, засыпанном рекламными проспектами, вежливейший парень предлагает поменять нам мешок рублей на несколько марок. И согласен так же обойтись с фунтами.
– Это ужас! – говорит Герда. – Две марки стоит бутылка воды, а бутерброд стоит дороже.
Курс, по которому нам предлагают поменять фунты, не соответствует вообще ничему. Он исходит только из того, что нам нужны марки, и больше ни из каких реальных денежных соответствий.
– Это частная контора? – спрашиваем мы.
– Нет, государственная.
– ???
– Им плевать на курс фунта. Значит, так. Деньги здесь, пожалуйста, не меняйте. Вот восточные марки, вот пакет с едой, а меня ждут аспиранты. Проголодаетесь – вернетесь в Восточный Берлин и купите все на восточные марки.