Меняю курс
Шрифт:
Бросались в глаза его постоянные усилия казаться энергичным. Стоя на пьедестале, он часто подбоченивался, выпячивал грудь, поднимал подбородок, приветствуя проходящие колонны резким жестом театрального фашистского приветствия. Но дуче сразу тускнел, когда снимал головной убор, обнажая огромный, круглый и лысый череп. Кстати, я очень удивился, увидев марширующих священников и монахинь, одетых в рясы, с какими-то сложными сооружениями на голове. Они проходили ровными рядами, чеканя шаг и приветствуя Муссолини поднятием руки на фашистский лад. Я жалею, что не сохранил сделанные тогда с трибуны фотографии.
Позднее в течение шести дней на маневрах 1934 года в Апеннинах мне представилась возможность ближе наблюдать Муссолини.
Я впервые присутствовал на учениях такого масштаба. Итальянцы сумели выгодно показать свою армию, снабженную современным оружием, и добились главной цели: создали впечатление у многочисленных военных делегаций, что Италия обладает огромной военной мощью, чего в действительности не было.
Любопытная деталь: нас устроили в Болонье, в большой гостинице, реквизированной правительством для военных атташе. Кроме нас в этом прекрасном отеле проживали лишь две дамы. Они считались обычными постояльцами. Однако на самом деле им было поручено выяснить мнение иностранцев о маневрах. Поскольку обе женщины имели привлекательную внешность, они без особого труда выполнили возложенную на них миссию. Помню, первым клюнул на эту удочку турецкий атташе.
Перед началом маневров нас представили Муссолини. Потом он часто приезжал на наш наблюдательный пункт. Я никогда не видел человека, у которого слова, жесты, каждая [286] поза выглядели так театрально, как у дуче. Создавалось впечатление, будто он постоянно чувствовал себя на сцене. Он выделывал поистине удивительные вещи, отнюдь не боясь показаться смешным.
Приведу пример. Наш наблюдательный пункт находился на небольшом холме. Когда дуче приезжал к нам, он останавливал свою машину у его подножия, быстро выпрыгивал из нее и, прижимая локти к телу, гимнастическим шагом поднимался по склону, как берсальер{121}. Сопровождавшие его лица бежали за ним, стараясь не отставать. Естественно, дуче приходил первым. Чувствовал он себя усталым, но гордым. Его взгляд как бы говорил: «Здесь все молоды и энергичны, начиная с шефа!»
При виде столь очевидно наигранного, смешного и в то же время неприятного зрелища все атташе застывали в изумлении. В многочисленной свите Муссолини были и пожилые, полные люди, которые, с трудом взбегая на вершину холма, добирались туда в полумертвом состоянии, имея далеко не воинственный вид. Готовность этих господ ставить себя в смешное положение вызывала презрение к ним.
Появление вместе короля и Муссолини тоже оставляло неприятное и жалкое впечатление. С горечью смотрел я на маленького и невзрачного Виктора Эммануила Савойского, казалось нарочно одетого недругами в нарядную военную форму, чтобы подчеркнуть нелепость его фигуры рядом с Муссолини.
Всегда высокомерный и спесивый, Муссолини обращался с королем с невероятным презрением, беспрестанно и демонстративно подчеркивая, что настоящим хозяином Италии является он. Неприятно было наблюдать, какие унижения терпел этот господин, желая сохранить за собой трон.
В день вручения новым испанским послом Осерином верительных грамот королю Италии мы отправились в его дворец Квиринал, точно соблюдая положенный по этому случаю этикет; в роскошных дворцовых каретах, в сопровождении королевского эскорта, в парадной форме. После вручения своих полномочий посол представил королю личный состав посольства. Помню, король подошел к нам, трем военным атташе, и примерно с полчаса беседовал с нами. Темой разговора были красные брюки испанской пехоты и его коллекция ложек, видимо лучшая в мире. Он не задал нам ни одного вопроса об Испании, хотя в тот период в нашей стране происходили важные события. [287]
Муссолини кичился знанием нескольких иностранных языков и, общаясь с нами, делал вид, будто с каждым атташе говорит на его родном языке. Не знаю, как обстояло дело в других случаях, но его беседы со мной выглядели довольно смешно. Дуче не знал испанского, но смело включал в итальянскую речь большое количество испанских звуков «с» и некоторые испанские слова, почерпнутые из аргентинских танго. При этом он серьезно спрашивал, хорош ли его кастильский язык и понимаю ли я его. И был очень доволен, когда я отвечал, что прекрасно понимаю. Разумеется, я не говорил ему, что знаю итальянский язык. Каждый раз при виде меня он громко заговаривал со мной, демонстрируя свои лингвистические познания.
Черное двухлетие. Октябрь 1934 года. Легкомысленная поездка. Напряженное положение в Испании
Доходившие до Рима известия о политическом положении в Испании были неблагоприятными. Наступление на республику усиливалось с каждым днем. Реакция сплачивала свои силы и действовала все более нагло, а правительство, по-видимому, ничего не предпринимало для отражения надвигавшейся опасности.
Эти впечатления подтвердило письмо, полученное мной от Прието. Хотя я привык к пессимизму дона Инда, содержание письма превосходило все, что можно было себе представить. Прежде чем рассказать о политической ситуации, он подробно описал смерть майора Рикардо Бургете, скончавшегося в страшных мучениях в госпитале Красного Креста в Мадриде. Смерть явилась результатом ранений, полученных им несколько лет назад в Африке. Известие произвело на меня тягостное впечатление, ибо я любил Рикардо, как брата. Затем дон Инда нарисовал катастрофическую картину положения в Испании. Он не вдавался в подробности, однако прозрачно намекал на разногласия в республиканском лагере. На ближайших выборах в кортесы Прието предсказывал республиканцам поражение.
Полученные известия взволновали меня. Я решил вернуться на родину. В тот же день я позвонил по телефону Прието и просил его переговорить с военным министром о моем назначении на любой пост в Испании, где я мог быть полезен [288] республике. Дон Инда обещал выполнить мою просьбу при условии, что без его ведома я не предприму никаких шагов в этом направлении. Спустя несколько дней он сообщил, что Асанья благодарит меня за предложение, будет иметь его в виду и вызовет, когда потребуется.
В те дни Кони получила тревожную телеграмму от отца. Он сообщал, что ее мать лежит в одной из клиник во Франкфурте в тяжелом состоянии и хочет видеть дочь. Кони немедленно купила билет на самолет и в тот же вечер была во Франкфурте. Это произвело самое благоприятное впечатление на ее родителей. Они предупредили и других детей, но Кони оказалась единственной, кто отозвался на их призыв.
Во Франкфурте Кони провела несколько дней, пока опасность для матери не миновала. Она подолгу разговаривала с отцом о нашем браке, рассказала ему, как мы счастливы и как крепко Лули подружилась со мной. Это, видимо, успокоило и обрадовало его.
Касались они и политических вопросов. Кони вернулась озабоченной: ее отец с радостью и уверенностью говорил о растущих силах правых организаций, выступающих против республики.
Мы со все возрастающим беспокойством следили за политическими событиями в нашей стране.
Родители Кони были так довольны ее визитом, что отец решил приехать в Рим и провести с нами несколько дней. Несмотря на столь короткий срок, мы смогли неплохо узнать друг друга, и между нами установились теплые отношения.
* * *
К несчастью, предсказания Прието подтвердились. Прошли выборы в кортесы{122}. Монархисты и фашисты, выступившие единым фронтом, не пожалели усилий и средств на подкуп избирателей. Церковь заставила пойти к урнам монахинь-затворниц, отрешившихся от всего мирского, даже от родных. Больных и старых монашек, никогда не выходивших из монастырей, доставляли на избирательные участки в колясках или на носилках. Правые добились тревожно большого числа депутатских мест. В то же время левые пришли к выборам, раздираемые противоречиями, без ясной и конкретной программы, способной удовлетворить большую часть испанцев. Народ был явно недоволен медлительностью, с какой правительство [289] проводило демократические реформы, и в особенности жестокими репрессиями, учиненными министерством внутренних дел против рабочих и крестьян, требовавших улучшения своего положения. Если к этому добавить большое число голосов, потерянных республиканцами из-за анархистских руководителей Национальной конфедерации труда (НКТ), отдавших своим членам приказ воздержаться от голосования, итогам выборов не приходится удивляться.