Мерцание страз
Шрифт:
– Осенью плохо себя чувствую, Инессонька, не в духе я, устаю. Хочешь, честно скажу тебе?
– Хочу конечно! – обрадовалась Инесса.
Галина Мурмановна наклонилась к Инессе и проговорила тихо-тихо:
– Знаешь, Инессонька. Я чувствую связь с растениями, для многих растений осень – это смерть. И не надо мне говорить о перерождении, о цикличности и бессмертии природы, я всё это знаю. Я – не биолог, всего лишь бухгалтер на пенсии. Зимой у нас хорошо, но не осенью. Мне иногда мерещатся какие-то тени в нашем парке, и не я одна их вижу.
Не раз, и
– Всегда хочется верить, что зло будет наказано, вот люди и придумывают себе сказки, фантазируют.
– Но причём тут тени в парке и зло, мама? – Инесса протестовала против главбуха, у которого осенью портится настроение.
– Ой, не знаю. Да пусть ходят эти тени, – отмахивалась мама. – У каждого свои заскоки.
– Но почему Галина-Мур осенью еле кряхтит, а ближе к зиме щебечет совсем молодым голосом, не вяжется синичья трель с её морщинистой внешностью!
– Ой, да ладно! На ней ни жиринки! Доживи до её лет, посмотришь на свою внешность. А голос в возрасте может пропадать, это связки не здоровые.
– А тебе не кажется, мама, что у бухгалтера связки-то как раз не страдают, это ж не певец?
– Ой, отстань, Иннусёныш, достала.
В городе про тени слух тоже ходил, Инесса не раз слышала об этом и после, но считала это придумками девчонок и воспалённого воображения некоторых взрослых…
Чем ближе в тот памятный день подступали к Дому культуры, тем больше детей ряжом топали на праздник, на самый волшебный праздник. Более двух тысяч лет назад волхвы увидели звезду и сразу поняли, что надо идти в хлев к божественному младенцу – это всё Инессе Галина-Мур рассказала по дороге.
– А я в мультике смотрела, что чёрт перед Рождеством месяц украл с неба. И никаких малышей…
– Инесса! – улыбнулась мама. – Доставай свой билет.
Инесса и не заметила, как забежала в фойе. Восторг как волшебный вихрь не давал стоять на месте – Дом культуры стал новым, разукрашенным лампочками. Инессе хотелось пробежаться на третий этаж, оббежать весь дом, такой богатый, надёжный, в завитушках и с колоннами. Настоящий праздник начался, раз взрослые стали пропадать – многие родители оставались перед входом, напутствуя более старших детей. Мама остановилась в кассе купить билет, оказывается взрослым нужен отдельный билет.
Инесса забыла о маме, и о Галине Мурмановне, которой не сказала «до свидания» и «спасибо за компанию». Ёлка блистала, огромная, просто гигант, мигала и подмигивала не ледяными, а настоящими игрушками и игрухами, вокруг неё слонялись дети в красивой одежде и «уродской синтетике» – так называла мама яркие плюшевые комбинезоны с хвостами и ушками.
– Ещё не начали! – крикнул знакомый голос. К Инессе бежала девочка-дама, в кудрявом парике, историческом платье, с мушкой на толстой щеке в виде цветочка.
– Лиза!
– Инка! – Лиза обняла Инессу, постаралась поднять, Лиза, как и Инесса, счастлива: – Здорово, корова!
– Царица Елизавета! Ведёшь себя, как плебей! – к Лизе прытко торопилась её массивная бабушка, она была похожа на гигантский колобок.
– Привет! – Инесса тоже обрадовалась, но, как могла, старалась скрыть это – Лиза кричит неудобную правду в глаза. Сейчас как начнёт про фигурное катание болтать и хвалиться.
– Здравствуй Инночка, здравствуйте мама. – Бабушка Лизы улыбалась, она не знала, что Инесса никакая не Инночка. – Пока не начали, скоро музыку включат и не поболтать тогда.
– Извините, нам раздеться надо, переобуться. – Мама постаралась сказать это мягко.
– Внизу гардероб, мы вас проводим.
– Нет, нет, не утруждайтесь! – запротестовала мама, Инесса прекрасно видела, что мама не хочет с ними общаться. А Инесса несмотря на всё хотела!
– Вы не хотите с нами дружить? – Лиза спросила в лоб, без угрозы, без ноющих интонаций.
– Нет, что ты, девочка! – улыбнулась во второй раз за месяц мама. – Мы очень вам рады, тут у мамы потекли слёзы, она пожаловалась бабушке Лизы:
– И на фигурное катание нас не взяли, и в садик на очередь только поставили, скучаем, недавно переехали.
– Мы как раз по этому поводу вам так и обрадовались, – бабушка Лизы взяла маму Инессы за руку, двинулись чинно парами, как в детском саду: впереди девочки, за ними – тётеньки
– Мы вас всю осень вспоминали, – сказала Лиза и стала накручивать на палец искусственную кудряшку.
– Лиза! Парик грохнется!
– Ой! – Лиза отдёрнула руку как ошпарилась, и тут же загоготала: – Каждый день с меня этот парик сваливается, велик, и душно в нём, но царицы привыкли терпеть ради красоты.
– Ты чего? Каждый день сюда на ёлки приходила? – поразилась Инесса.
– Нет. Здесь в четвёртый раз, но меня ещё на другие водят.– Лиза поставила руки в боки, выпятила вперёд живот: – С меня ещё фамильный портрет нарисовали.
Вот везёт некоторым, думала Инесса, бывают же счастливые девочки: пузатые, а на фигурное катание их принимают, и повсюду водят, и портреты рисуют, а её, Инессу даже не сфотографировали…
Когда спускались по небольшой в четыре ступени лестнице в гардероб, бабушка Лизы жаловалась, что на лестнице она не видит из-за живота ноги, она вцепилась и в маму, и в перила, не переставая причитать и благодарить за помощь.
Галантный гардеробщик, в жилете, при бабочке, в белых перчатках как у фокусника с удивлением поднял бровь на Лизу с бабушкой, но ничего не сказал. Бабушка Лизы плюхнулась на лавку:
– Ох, хорошо, в фойе кресла такие мягкие, просиженные, мне нельзя на мягком сидеть, у меня спина. Раздевайтесь, запрели наверное, тут жарковато, и кто это догадался в подвале гардероб делать.
– Во дворце съездов тоже в подвале, – заметила мама.
– А это где?
– В Москве.
– Ах!.. – бабушка Лизы пренебрежительно махнула рукой, в том смысле, что нам и здесь неплохо, достала веер и стала им обмахиваться. Такой красоты Инесса ещё не видела.