Мерцание страз
Шрифт:
Утром первого января, когда отшумели петарды и лишь редкие звуки проезжающих по шоссе машин напоминали, что город жив, Инесса с мамой вышли на ближайший от дома каток, к снегокату ремешком они привязали сумки с коньками. Инесса осторожно приоткрыла дверь на хоккейную коробку. Лёд оказался припорошен снегом – и не поймёшь, иссечён или гладкий. У борта, прямо на льду, лежал, тоже припорошенный, человек в пальто.
– Эй, – мама постучала по плечу человека как в дверь.
Мужчина промямлил что-то, перевернулся на другой (не запорошенный!) бок и – затих.
– Ладно.
– Я не помираю, – прохрипел человек, он стал подниматься, и, казалось, рассвирепел, поскользнулся и снова упал. – Да не надо «скорую», девушка, ушёл я, ушёл.
– Вот и прекрасно, – сказала мама, смотря на экран мобильника. – Отползайте пожалуйста! Ну, Инессусик, дерзай.
Инесса уставилась на человека, в его большие на выкате глаза, с жёлтыми как у дворовых котов зрачками. Человек спросил, сколько время, засуетился, стал набирать в ладони еле двигающимися синюшными пальцами снег, стал хлопать себя по щекам, растирать их, затем попросил Инессу отряхнуть подол пальто и низ брюк. Затем раздражённо снял пальто – под пальто оказался удивительный свитер, по нему шествовали слоники, каждый по своей дорожке, слоники не пересекались, они шли и шли рядами каждый на своём уровне.
– У вас дорогой свитер, – мама реагировала на вещи быстрее чем чемпион по боксу на хук.
– Д-дда, – трясся мужчина, какими-то вялыми ужимками, встряхивая пальто. Он был худ, тощ, сморчкообразен, несмотря на высоченный рост. – Костюмер в нашем театре подрабатывала, повязывала такие вот свитерочки.
– Я узнала руку. Мы учились вместе. Но она ж уволилась, и давно уже.
– Так и я уволился, слонялся, в Шайбе-то всего месяц. Вы не находите его странным?
– Кого?
– Город. Этот город.
– Н-не знаю… Мы… тоже… недавно…
– А зря. Ледяные человечки по парку гуляют, знаете?
– Вот вам варежки, – мама сняла свои рукавицы, она их вязала в поезде ещё летом, пока они ехали сюда, в Шайбу, в город надежд, которым пока не дано было осуществиться.
Инесса смотрела, не мигая, на этого удивительного человека – он прокашливался, жадно закуривал, хрипло благодарил за варежки, униженно прощался, с поклоном, как в театре. Да и мама не спускала с него глаз, пока он не оказался за калиткой бордюра – как бы не упал, после объяснила мама свою пристальность. Инесса таких странных людей раньше не видела никогда. Взрослый, а про ледяных человечков байки травит. Валяется на льду как малыш, зажигает спичку негнущимися пальцами и – в удивительном свитере.
Инесса услышала какой-то сдавленный крик, плачь, ругань и сразу выбежала в калитку со льда, точнее – добежала до калитки и осторожно, по-воровски, выглянула. Мама наблюдала через борт – ограда маме по плечи, не то что Инессе – выше головы. За катком, за детской площадкой, стоял чёрный блестящий автомобиль. Большой человек в чёрном пальто, похожем на панцирь, ругался на того, кто совсем ещё недавно лежал у бортика на льду.
– Что ты трясёшься? Что трясёшься? В Новый год я должен волноваться и тебя искать! Да кто ты есть-то? кто ты есть, чтоб я, я! тебя искал?!
Человек что-то мямлил, ныл, всхлипнул и кажется заплакал, дальше стал оправдываться, но что он лопотал в опровдание, невозможно было разобрать. Тем временем из машины выскочила девочка в белой шубке и пушистой шапочке и побежала в направлении катка – Инесса спряталась сразу за калитку.
– Настя! Куда?! Кому сказал в машине ждать?
– Мне надоело ждать. Сам жди! – откликнулась Настя, но притормозила, видно послушалась.
Уф, выдохнула Инесса. Она почти сразу узнала девочку: та, которая отказалась назвать свою фамилию тренеру Виолетте.
– Да не ходи туда, кому сказал, там люди. Мы с тобой во дворец сегодня идём, забыла что ли: у тебя подкатка.
– Сказал «там люди», как «там собаки», – усмехнулась мама. – Ну и прекрасно, Ин. Никто не увидит, как мы учимся кататься.
Но девочка после слов «подкатка», крикнула:
– Сам вали на подкатку. Отстань! – И забежала на каток.
Она испугалась, когда увидела Инну с мамой, пушки на завязках шапки заметались сами собой. Настя растерялась, но вдруг приосанилась и сказала Инессе:
– Привет!
– Привет! – улыбнулась Инесса. Она обрадовалась пусть высокомерной, но знакомой девочке.
– Тоже на коньках? – девочка кивнула в сторону снегоката.
– Угу.
– У тебя куртка суперская! – девочка смотрела на Инессу восхищённо, Инесса улыбнулась, она привыкла: все её курткой восхищались, мама вышила снежинками, казалось, что пошёл снег и приклеился навечно на плащёвку, и каждая снежинка разная!
– А у тебя шуба красотища просто! – Инесса сказала, чтобы девочка не расстраивалась, хотя мама мех не любит, а Инессе мех нравится, он тоже кажется волшебным, если гладкий и мягкий.
– Это горностай. Его отстреливают в лесу. Надо целиться в глаз. Он только в дикой природе…
– Весь мех в дикой природе, разве нет?
Настя подняла руку, уже почти запротестовала, но не успела. На площадку вернулся странный долговязый человек и сквозь слёзы промямлил:
– Настенька! Папа зовёт! Пожалей папу, не расстраивай.
– Да пошёл ты, – отмахнулась Настя. – Кто ты такой? Ты – помойка.
– Нет! – запротестовала Инесса. – У дяди свитер волшебный.
– Да? – удивилась девочка и приказала: – А ну покажи свитер!
Мужик суетливо-подобострастно снял пальто. Настины глаза загорелись:
– Какой красивый!.. – и она как крыса из мультика про Нильса пошла за пошатывающимся мужчиной, хотя дудочки у него не было; вместо дудочки сработал свитер. Инессе показалось, нет!, послышалось, что у странного человека невидимая дудочка: совершенно точно он тихо насвистывает мелодию, волшебную мелодию!.. Всё тише, тише, тише… Машина газанула с места.
– Во наглые, – возмутилась мама. Всё это время она стояла вдалеке, отошла от Инессы, чтобы не мешать общению.– Заехали на детскую площадку! Как так можно?!