Мэри, или Танцы на лезвии
Шрифт:
Мы прощались с Марго так, словно планировали никогда больше не увидеться. Хотя кто мог это знать? И зависело это не от нее и не от меня – как ни прискорбно.
Костя встретил меня с букетом, а мне больше всего хотелось взять этот веник и отходить им мужа по довольному лицу – чтобы остались царапины, чтобы он не выглядел таким счастливым, таким спокойным...
Я не могла даже представить, как сейчас войду с ним в квартиру, как он потащит меня в постель, – ну, не могла, не хотела. Вместо желаемого отдыха я устала морально еще сильнее – все эти слезы-прощания всегда выматывают, отнимают
К моей великой радости, Косте позвонили, и он, скроив несчастное лицо, сообщил, что у него «срочные дела».
– Но ты меня дождись, родная, я так соскучился...
Слава богу, что в этом городе еще не перевелись лохи, мечтавшие «обуть» в карты самого Костю Кавалерьянца...
Дома царила идеальная чистота, словно я никуда и не уезжала. Почему я не могу получать удовольствие от простых вещей? Почему все усложняю? Ну, казалось бы, – живи и радуйся: муж любит, на руках носит, все, что хочешь, у тебя есть. Мечта любой среднестатистической девушки... Ан нет – меня это почему-то не устраивает. Мне почему-то неуютно в шикарной квартире, не радуют Костины деньги. А все просто – нет свободы. Той свободы, что была раньше, когда я жила с Максимом. Я не могу пойти туда, куда хочу, не могу встретиться с тем, с кем хотела бы. И главное – я не могу танцевать. Я больше никогда не смогу выйти на паркет и делать то, что умею лучше всего в жизни. Никогда. Ни за какие деньги.
Хорошо еще, что Костя не запретил мне работать. Я по-прежнему три раза в неделю езжу в клуб, тренирую пару малышей, и они вот-вот сделают первые шаги на профессиональном паркете. Если бы не это, я просто сошла бы с ума.
Костя старался закончить все дела, обрубить все концы, связывавшие его с Россией. В результате этого я почти не видела мужа – он постоянно пропадал где-то. Я же, вместо того чтобы собирать вещи, тоже дома не сидела – целыми днями торчала в клубе, пытаясь довести до ума программу моих детей, – чтобы потом, после моего отъезда, Ивану было не стыдно выпустить их на первый конкурс.
Вот и в тот вечер я поехала на работу. Буквально перед входом в ДК меня в бок шибанула какая-то раскрашенная тачка. Я упала на нижнюю ступеньку и едва не расквасила вообще все лицо. Правая сторона тела от бедра и до подмышки горела, колени тоже как-то противно ныли. Из машины выскочила девчонка, совсем сопля, лет восемнадцати, села прямо на крыльцо рядом со мной и начала реветь. Я от неожиданности забыла даже, что мне больно.
– Ты чего воешь?
– Я не хотела-а-а... я не видела-а-а-а...
Отлично, твою мать! Еще бы ты специально на меня наехала, курица! Меня чуть по швам не разорвало от злости. Я плюнула и пошла, хромая и охая, в клуб. Тренер матерился, Иван скакал вокруг козлом, а я лежала на диване и плакала от боли в бедре и колене. Оно оказалось черно-фиолетового оттенка, хорошо еще, что скорость машины была уже не высока, так что сломать мне тазовые кости деточка не успела. Я позвонила Косте и попросила меня забрать. Естественно, у него случился приступ паранойи... Он примчался в клуб и, выгнав моих мужиков вниз, сразу схватился за ремень. Была бы чудная картинка... Но когда
– Господи-и! Да что мне с тобой делать, скажи??? Запереть дома и не выпускать даже в ларек за хлебом??? – Он долго щупал мне все кости, вызывая невыносимые ощущения, а потом изрек: – В травмпункт поехали. Не опять, так снова.
Я не смогла удержаться и рассмеялась, а он застегнул мои джинсы и попросил:
– Ну, пожалей меня, а? Я еще от той аварии не оправился!
Кстати, да... Авария... Как раз перед моей поездкой в Москву.
Одна секунда – всего одна секунда... И понимаешь, что, если бы не эта секунда – все. Не было бы больше Мэри...
Откуда взялся козел на «воровайке» и как он вылетел мне в лоб, я так и не успела понять. Рулем вправо – и через крышу дважды. Вкус резины, подушка безопасности на лице, резкая боль за правым ухом. Визг какой-то тетки на тротуаре, мужские руки, вытаскивающие меня из разбитой машины... Меня шатает, в глазах круги. По шее течет что-то липкое. Машинально снимаю перчатку – кровь. Меня тормошит какой-то мужик, я вообще ничего не понимаю и, только обернувшись назад, вижу перевернутый грузовик, воткнувшийся в ларек. До меня не сразу доходит смысл произошедшего – вернее, едва-едва не произошедшего... Мне суют в руки какую-то бутылку, я машинально подношу к губам и морщусь, поймав запах – энергетик, мне нельзя. Пугает, что плохо слышу – как сквозь вату, хотя шапки на мне нет. Где-то в глубине сознания мелькает мысль о том, что «жалко норку, новая совсем... в крови испачкается». Такая ерунда в голову лезет – жуть.
Когда приезжают «гайцы» – причем так быстро, минут за тридцать, – я уже в полной прострации. «Скорой» нет, водитель «воровайки» сидит прямо на земле с разрезанным лицом и зажимает его какой-то тряпкой. Лейтенант просто в шоке – машина вдребезги, а я сижу на заднем сиденье, и только кровь у меня течет по шее.
– Семнадцать ноль-ноль, – бормочет он, заполняя протокол, а я вижу на часах время – семнадцать ноль пять. Он ловит мой взгляд и поясняет: – Ну, надо какое-то круглое число же...
Какая, на фиг, разница...
Меня увозят в травмпункт. Сотрясение мозга и рваная рана правой околоушной области... Нормально покаталась... Костя приезжает с таким выражением лица, что я испытываю острое желание спрятаться под кушеткой в кабинете.
– Где... где права??? – орет он, совершенно забыв, что сам настоял на том, чтобы я поехала на машине.
– В сумке... Костя... машина-то в хлам...
– Да по хрену мне эта жестянка! – снова орет он, и я вздрагиваю. – С тобой что???
– Нормально...
Он садится на край кушетки и берет меня за руки:
– Мария, это просто ужасно. Мне из ГАИ позвонили, и все про тачку твердят разбитую. И ни слова о тебе – как ни бился. Что, говорю, с женой моей, а они – жалко машину, хоть не новая, а хорошая... Тьфу, ишаки. Я там кого-то матюгнул легонько, так сразу сказали, где искать. Ну, я братьям звякнул – и сюда. – Он целует мои запястья – любимая привычка.
– Я в порядке, правда... ты не волнуйся, все хорошо.
Костя меня обнимает и осторожно касается повязки за ухом: