Мэри Поппинс
Шрифт:
— Что, думала — на этот раз поймала? — засмеялся он, оправляя перья.
Мэри Поппинс лишь фыркнула в ответ.
А солнечный свет тем временем двигался через комнату, разбрасывая вокруг золотые снопы лучей. За окном легкий ласковый ветерок что-то шептал старым вишням, а те отвечали ему.
— Я слышу, — сказал Джон, — как Ветер на улице разговаривает с деревьями… Мэри Поппинс, неужели мы действительно не сможем слышать этого, когда вырастем?
— Слышать вы сможете, — ответила Мэри Поппинс. — Вы лишь
После этих слов Барбара начала тихо всхлипывать. У Джона глаза тоже были полны слез.
— Ничего не поделаешь. Так уж заведено, — рассудительно добавила Мэри Поппинс.
— Посмотрите! Нет, вы только посмотрите на них! — засмеялся Скворец. — Смотрите, не утоните в слезах! У невылупившегося скворца и то больше ума!
Но Джон и Барбара уже рыдали во весь голос. Они плакали так горько, будто с ними стряслось величайшее несчастье.
Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла миссис Бэнкс.
— Мне показалось, что малыши плачут, — сказала она, и подбежав к Близнецам, склонилась над ними.
— Что случилось, мои дорогие? Что случилось, мои золотые, мои конфетки, мои любимые птички? Почему они плачут, Мэри Поппинс? Ведь они весь день были такими тихими…
— Полагаю, мэм, у них просто режутся зубки, — ответила Мэри Поппинс, повернувшись к Скворцу спиной.
— Да-да! Наверное, так оно и есть! — обрадованно воскликнула миссис Бэнкс.
— Не хочу зубов, если они заставят меня забыть все, что я так люблю! — ревел во весь голос Джон из своей кроватки.
— Ия тоже не хочу зубов! — всхлипывала Барбара, зарывая лицо в подушку.
— Мои бедненькие, мои лапочки! Все будет опять хорошо, когда эти противные зубы прорежутся! — успокаивала их миссис Бэнкс, переходя от одной кроватки к другой.
— Как ты не понимаешь! — что есть силы вопил Джон. — Я не хочу! Не хочу зубов!
— He будет ничего хорошего! — выла в подушку и Барбара. — Все будет плохо!
— Да-да-да! Мамочка все знает, мамочка все понимает! Все будет очень-очень хорошо. Вот только наши зубки прорежутся… — нежно ворковала миссис Бэнкс.
С подоконника донесся шум. Это Скворец безуспешно пытался бороться с душившим его смехом. Мэри Поппинс свирепо взглянула на него. В одно мгновение Скворец опомнился и больше ни разу не улыбнулся.
А миссис Бэнкс ласкала детей, качала то одного, то другого, шептала им какие-то слова, которые, по ее мнению, должны были их утешить.
Внезапно Джон перестал плакать. У него были хорошие манеры, и он любил свою маму. — «Ведь она не виновата в том, что почти всегда говорит совсем не то, что нужно, — думал он. — Это все оттого, что она не понимает».
И, желая показать, что не сердится на нее, Джон перевернулся на спину, проглотил слезы и, взяв обеими руками свою правую ногу, принялся водить большим пальцем по деснам. Мама была в восторге.
— Ах
Барбара, не желая, видимо, отставать от Джона, подняла мокрое от слез лицо, села и тут же стянула с себя оба носка.
— Ах, какая хорошая девочка! — с гордостью сказала Миссис Бэнкс и поцеловала ее в нос.
— Вот видите, Мэри Поппинс, они успокоились. Я умею их успокаивать. Все хорошо. Все хорошо, — добавила она, распевая эти слова, будто колыбельную. — А зубки скоро прорежутся.
— Да, мэм, — отозвалась Мэри Поппинс спокойно.
Улыбнувшись Близнецам еще раз, миссис Бэнкс вышла из комнаты.
Едва за ней закрылась дверь, как Скворец буквально взорвался от распиравшего его смеха.
— Извините! — кричал он. — Простите, ради Бога! Но… но… ничего не могу с собой поделать! Ну и сцена! Ну и сцена!
Не обращая на Скворца никакого внимания, Джон просунул голову между столбиками кроватки и жалобно сказал Барбаре:
— Я не хочу, как все. Я не буду, как все! Пусть они говорят все, что им вздумается, — он кивнул на Скворца и Мэри Поппинс',— но я никогда ничего не забуду! Никогда!
Мэри Поппинс промолчала, только тихо улыбнулась, будто говоря кому-то: «Ну-уж-я-то-лучше-вас-знаю!»
— И я тоже, — ответила Джону Барбара. — Никогда!
— Нет, клянусь лучшим пером моего хвоста! Вы только послушайте их! — завопил Скворец и опять покатился со смеху. — Говорят так, будто смогут этому помешать! Через месяц, самое большое — через два, эти глупые кукушата даже не вспомнят, как меня зовут! Ха-ха-ха! — и, снова рассмеявшись, он расправил крылья и вылетел из окна…
Прошло не так уж много времени — и зубы после многих волнений, как это обычно и бывает, наконец, прорезались. Случилось это, когда у Близнецов в первый раз в их жизни был День Рождения…
Прошел еще один день, и в дом № 17 по Вишневой улице вернулся Скворец, который улетал отдыхать на курорт.
— Привет! Привет! Привет! А вот и мы! — весело завопил он и лихо приземлился на подоконник.
— Ну, как дела у девчушки? — по-свойски осведомился он у Мэри Поппинс, бесцеремонно уставившись на нее озорными глазами.
— Без вас не скучали, — отозвалась Мэри Поппинс, тряхнув головой.
Скворец рассмеялся.
— Узнаю! Все та же старая Мэри Поппинс! Совсем не меняется! А все-таки, как кукушата? — спросил он и покосился на кроватку Барбары.
— Ну, Барбарина, — мягко и заискивающе начал он, — не найдется ли чего сегодня для старого приятеля?
— А-гу, гу-гу, агу, агу, агу, — проворковала Барбара, продолжая, как ни в чем не бывало, есть печенье.
С озадаченным видом Скворец подскочил ближе.