Меридон, или Сны о другой жизни
Шрифт:
Пери хмуро глядел в свою тарелку, и я чуть не фыркнула от едва сдерживаемого смеха при мысли, что леди Кларенс рекомендует нас друг другу, так как он холоден, а я не женственна.
— Но я еще не знаю, что скажет на это мистер Фортескью, — продолжала она. — Ведь это означает, что вы отбираете у него право управлять поместьем.
— То, что он скажет, не имеет никакого значения, — жестко проговорила я. — Его это больше не касается. Он не имеет права критиковать мой выбор, тем более что я выхожу замуж за Пери, который является моим кузеном, лордом и к тому же сосед мне.
— Голос, — сказала леди Кларенс.
— Извините, — ответила я.
Она
— Я хочу сказать, что прошу вашего прощения, — исправилась я.
Она улыбнулась.
Пери, не поднимая головы, налил себе еще один стакан портвейна.
— Если вы оба так настроены, то мне нечего возразить, — сказала леди Кларенс с милым жестом беспомощности. — Помолвку можно объявить сразу же. В Лондоне Пери будет сопровождать вас на все балы и вечера, а когда сезон закончится, мы вернемся сюда. Венчание состоится в кафедральном соборе в Чичестере.
Я только кивнула, Пери ничего не говорил.
— Вам следовало бы сразу написать мистеру Фортескью о своем решении, — заметила леди Кларенс. — И сообщить ему о том, что я поручу своим адвокатам составление брачного контракта. Они, безусловно, тут же свяжутся с его поверенными.
— Но Вайдекр должен оставаться моим, — вмешалась я. — Это майорат, который наследуется старшим ребенком, независимо от его пола.
Леди Кларенс улыбнулась.
— Конечно, Сара, — ответила она, — его наследует ваш первенец. Хаверинг же может наследоваться только младенцем мужского пола. Так что адвокатам будет достаточно работы на все лето и осень.
— Вайдекр должен быть моим, — упрямо повторила я.
Леди Кларенс помолчала.
— Замужние женщины не имеют своей собственности, Сара, — объяснила она мягко. — Вам ведь это известно. Вайдекр станет принадлежать Перегрину, как только вы поженитесь. Какого бы мужа вы ни выбрали, он станет хозяином Вайдекра.
Я нахмурилась.
— Даже несмотря на то, что это мое наследство? — спросила я.
— Даже несмотря на это, — прозвучал ответ.
— И с этим ничего нельзя поделать? — Мой голос звучал жалобно.
— Таков закон в нашей стране, — сухо объяснила она. — Значительно более богатые женщины, чем вы, вручают свое состояние мужу. Хотя вы можете проконсультироваться с адвокатами мистера Фортескью. Но мне кажется, что лучше, чтобы поместье управлялось от имени Перегрина, чем мистером Фортескью и его бандой якобинцев.
— Я знаю, — кивнула я.
— Сара вполне сможет управлять им сама, — вмешался Перегрин. Он уже выпил два стакана портвейна, и его щеки приятно порозовели. Свою ласковую улыбку он адресовал мне. — Почему бы и нет? Она целыми днями объезжает поля и уже все здесь изучила. Если она не захочет нанимать бейлифа, она может заниматься этим сама.
Леди Кларенс кивнула и взяла со стола свой веер.
— Конечно, — ответила она. — Все будет, как вы решите. Как мило, что у нас в доме скоро состоится свадьба.
Перегрин довольно уверенно встал на ноги и подал руку матери, провожая ее к дверям. Он широко распахнул их перед леди Кларенс и остался там, ожидая меня. Когда я приблизилась к нему, он по-братски улыбнулся мне, словно мы были двумя мальчишками, пустившимися в опасное путешествие.
— Отлично придумано, — тихонько проговорил он и вернулся к столу.
ГЛАВА 27
Я рано ушла к себе
Что и говорить, при всех своих недостатках Роберт Гауэр был по-своему добр ко мне. Он заплатил мне десять гиней и бесплатно кормил Кея всю зиму. Когда я упала с трапеции, он уложил меня в собственную постель и не вычел с меня ни пенни по счетам доктора. Я вспомнила маленький дом на Хай-стрит в Уорминстере, фургон, расписанный аляповатыми картинками, с одной стороны которого красовался мой портрет и мое имя. Прежнее имя, которое я не взяла в Вайдекр.
Всю мою жизнь меня сопровождали расставания. В моих снах я вспоминала, как меня маленьким ребенком забрали чужие люди и увели прочь, чтобы я даже не слышала голоса своей матери. Отец заключил жестокую сделку, сбыв нас с рук и поскорее уехав из города, чтобы мы не передумали. В тот ужасный вечер, когда погибла Данди, я, забрав лошадь, гинеи и шнурок с золотыми застежками, умчалась прочь, словно Роберт Гауэр был моим врагом. Сейчас я понимала, что, останься я с ними, и мне, возможно, было бы легче пережить свое горе. Здесь, в Вайдекре, я не могла не только говорить о нем, но даже показать виду, что несчастна. Здесь мне пришлось запереть его в самой холодной части моего сердца и не показывать никому, что я пуста внутри, как старая поломанная кукла.
Я прислонилась лбом к холодному стеклу и выглянула наружу. Небо заволокло тучами, и неполная луна едва проглядывала сквозь них. Моя комната была обращена окнами на восток, туда, где за выгоном виднелась общественная земля Вайдекра и на фоне неба вырисовывалась цепь старых елей. Я хотела бы всю свою жизнь засыпать и просыпаться, видя этот пейзаж перед глазами.
Отвернувшись от окна, я задвинула шторы. Эта комната была слишком большой для меня, она словно была заполнена эхом чужих голосов и тенями предков. Отрывисто вздохнув, я стянула с себя дорогое платье и аккуратно разложила его на стуле. Затем я надела ночную рубашку, сняла с кровати одеяло, закуталась в него и улеглась прямо на холодном ковре. Я чувствовала, что мне предстоит одна из тех ночей, когда горе подступает к самому горлу и словно душит меня. Сейчас жизнь была добра ко мне, и мысль о том, что Данди, которая так любила удобства и радости, не со мной, была непереносима.
Если бы я могла плакать, я бы рыдала всю ночь напролет. Но у меня не было слез. Я лежала, плотно закутавшись в одеяло и глядя сухими глазами в потолок. Потом я, видимо, уснула, и, когда проснулась, мое лицо было влажным. Влажным был даже ковер под моей головой, словно слезы, не выплаканные днем, лились всю ночь. Я поднялась с пола и скользнула между простынями на кровать. Как жаль, что она мертва, а не я.
Проснулась я рано, когда только забрезжил серый рассвет. И с моих губ опять сорвались слова, слова, которые я надеялась оставить в прежней жизни: «Я чужая здесь».