Мерлин
Шрифт:
Гвендолау долго обдумывал его слова, потом спросил:
— Сколько он взял с собой войска?
Обрик покачал головой.
— Довольно... даже слишком. Весь гарнизон Каерсегойнта, войска из Эборака и Города Легионов на юге. Семь тысяч, а то и больше. Слишком много, как я сказал.
— Ты говоришь, что видел, как они уходили, — спросил я. — Как же так получилось?
— Я не глух и не слеп. — Он пожал плечами, потом улыбнулся. — И сплю вполглаза. Но в любом случае это не тайна. Почти все, с кем я имел дело, рвались в Галлию. Их мысли были полны грядущей
— И что они?
— Кто знает?
— Но они осмелеют?
— Они и без того всегда готовы напасть. — Обрик потыкал палкой в огонь. — Однако, когда я сказал вам, что больше не поеду так далеко на север, я говорил правду. Вот я в этом году и задержался подольше. Нет, больше я сюда не вернусь.
Максим переправился в Галлию, забрав войска, и врагу это известно. Даже в лучшие времена только легионы и сдерживали пиктов, а сейчас время отнюдь не лучшее. Гвендолау знал это не хуже меня. Осознав, чем это чревато, он помрачнел лицом.
— Как ты можешь с ними торговать? — со злобой спросил он и, переломив палку, швырнул ее в костер. — Ты же знаешь, какие они.
Обрику такие слова были не внове. Он смиренно улыбнулся.
— Они люди. У них есть нужды. Я продаю товар тем, кто готов его купить. Не дело купца решать, кто друг, а кто враг. Половина племен на этом паршивом острове воюет с другой половиной. Союзы заключаются и расторгаются по два раза на дню.
— Вот насадят твою голову на кол, а шкуру прибьют к воротам, тогда узнаешь, кто тебе друг.
— Если они убьют меня, то уничтожат единственный источник соли, меди и тканей. Живой я гораздо нужнее. — Он похлопал рукой по кожаной мошне на боку. — Серебро есть серебро, золото есть золото. Я продаю тому, кто готов купить.
Гвендолау эти слова не убедили, но вслух он ничего не сказал.
— Я долго был на севере, — сказал я, — и с благодарностью выслушал бы новости с юга.
Обрик прикусил губу и поворошил уголья в костре.
— Ну, юг, как всегда. Здоровый. Сильный. Были, конечно, набеги, без них никогда не обходится. — Он помолчал, припоминая, потом сказал: — В прошлом году в Лондоне собирался совет — несколько королей, лордов и магистров съехались обсудить свои проблемы. Их принял правитель и викарий, хотя тот давно выжил из ума и, говорят, все время спит.
— Что-нибудь решили?
Обрик хохотнул и помотал головой.
— Решить-то решили!
— Так что же?
— Что хорошо бы Рим присылал больше денег на содержание войск, а император сам приехал взглянуть, как тут плохо и опасно, людей бы нам побольше и оружия, да еще новых сторожевых башен на юго-восточном побережье, да восстановить укрепления вдоль Вала, да построить боевые корабли... Короче, вот бы с неба год и один день сыпались динарии. — Торговец вздохнул. — Дни Рима миновали. Не жди помощи с Востока, сынок, наша Мать-Империя нас больше не любит.
На третий день мы въехали в Мамикий, заброшенный поселок на развилке дорог. Одна вела на запад в Дэву, другая изгибалась на юго- восток к Лондону. Здесь мы простились с купцом Обриком и направились в Гвинедд.
Мы должны были добраться за шесть дней, но ехали много дольше, и то диво, что доехали, а не сгинули в горах под ледяными ливнями. Однако спутники мои не проронили ни слова жалобы. Спасибо им. Хотя со мной их послала Ганиеда, я все равно считал себя в ответе за их жизнь и здоровье.
В Дэве, бывшем северном Городе Легиона, мы спросили о моих родичах. Никто не слышал о пропавшем мальчике или о том, чтобы его искали. Мы купили еды и продолжили путь в горы, забирая на юг к Диганви и Каерсегойнту. Так было дальше от Ир Виддфа, зато дорога лучше, и по пути можно было заглядывать в извилистые лощины и балки.
В девяти днях езды от Дэвы нас застал снег. Мы выжидали в ложбине у ручья, пока не распогодилось. Однако к тому времени, как вновь проглянуло солнце, снег был лошадям по бабки, и Гвендолау объявил, что дальше искать бесполезно.
— Мы никого не найдем до будущей весны, Мирддин. Да и что толку искать, они уже дома.
Мне пришлось согласиться.
— Ты наверняка знал, что этим все кончится. Зачем же поехал со мной?
На губах его мелькнула улыбка.
— Честно?
— Конечно.
— Ганиеда попросила.
— Ты поехал ради нее?
— И ради тебя.
— Почему? Я тебе никто — чужак, проведший одну ночь под кровом твоего отца.
Глаза его весело сверкнули.
— Ганиеда так не считает. Ладно, я все равно бы поехал, если б отец сказал. А теперь, когда лучше тебя узнал, то рад, что так получилось.
— Но уж теперь ты свободен. Дальше я поеду один. Может, ты еще успеешь вернуться домой до...
Гвендолау мотнул головой и хлопнул меня по спине.
— Поздно, братец Мирддин. Надо ехать дальше. Слыхал я, на юге снега поменьше, хочу проверить, правду говорят или врут.
Откровенно говоря, мне самому не хотелось продолжать путь в одиночестве, так что я согласился. Еще до вечера того же дня мы повернули коней на юг и больше не оглядывались. Довольно будет сказать, что путь в Маридун ничуть не напоминал поездку трехлетней — неужели только трехлетней? Мне казалось, полжизни прошло! — давности.
Мучениям нашим не было конца. Никто — ни римляне, ни бритты — не проложил дорог по диким просторам Камбрии. Мы вскоре потеряли счет времени. Иногда целый день уходил на то, чтобы пересечь заснеженную долину или подняться на одинокий, обмерзший водораздел. Дни стали короче, мы по большей части ехали в темноте под ледяным, пробирающим до мозга костей дождем. Неунывающий дух Гвендолау помогал продолжать путь и тогда, когда мы с Барамом готовы были сдаться от холода и усталости. И хотя горные перевалы занесло снегом, нам удалось отыскать объездной путь и пробиться-таки в Дивед, край, населенный деметами.