Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.)
Шрифт:
— На это не надейтесь, друг мой Педро, — с улыбкой ответил Колумб. — От начала времен солнце совершает свой повседневный путь вокруг земли с востока на запад, и так будет до скончания веков. В этом мы можем доверяться своим глазам, хотя во всем остальном чувства нас частенько обманывают.
Так рассуждал Колумб, повторяя ошибку, обычную для людей своего времени. Как правило, суждения его отличались трезвостью, а прозорливый ум позволял предвидеть многое из того, что было недоступно даже избранным, но в те дни знаменитая астрономическая система Птоломея, эта странная смесь истин и заблуждений, считалась неопровержимой. Коперник note 78 был тогда еще юношей и смог возвести догадки Пифагора — в общих
Note78
Николай Коперник (1473 — 1543) — великий польский астроном. Действительно, лишь в 1543 году, в сочинении «Об обращениях небесных сфер», он изложил свою гелеоцентрическую систему мира (Гелиос — солнце — в центре мира), объяснив, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Ссыпка автора на древнегреческого математика и философа-идеалиста Пифагора (примерно 580 — 500 годы до н. э.) вряд ли основательна, потому что пифагорийцы считали, что Земля вращается не вокруг Солнца, а вокруг некоего «центрального огня», думая, что Солнце тоже вращается вокруг этого воображаемого све— гоча походной из орбит. Так как учение Коперника низводило Землю до уровня обычной планеты, католическая церковь, спохватившись, в 1616 году декретом инквизиции внесла его сочинение «впредь до исправления» в список запрещенных книг, где оно и числилось вплоть до 1882 года.
Между тем продолжало светать, и скоро солнце озарило небо и океан. Все взоры были устремлены на запад, однако радужные надежды постепенно померкли, и наконец перед мореплавателями предстала страшная истина: земли нигде не было видно! За ночь каравеллы прошли значительное расстояние, и теперь все понимали, что благодаря какому-то обману зрения они приняли за землю плотные массы туч, скопившиеся над горизонтом. Все повернулись к Колумбу; у него сердце сжалось от горечи разочарования, однако внешне он сохранял суровое спокойствие, которое нелегко было возмутить.
— Обманчивые зрелища на море далеко не редкость, сеньоры, — проговорил адмирал, обращаясь к тем, кто стоял поблизости, но достаточно громко, чтобы его могла слышать вся команда. — Однако ни одно еще не было таким правдоподобным! Все, кто бывал в океане, знакомы с подобными явлениями; они ничего не предвещают, потому что это просто игра природы.
— Но мы так надеялись, дон Христофор, что теперь нам нелегко справиться с чувством разочарования, — заметил один из приближенных Колумба. — Может быть, эти тучи все-таки означают, что Катай уже близок?
— Возможно, эти тучи не случайно приняли облик земли, чтобы поддержать в нас уверенность и показать, что в конце концов мы будем вознаграждены за все и увидим настоящую землю, — ответил адмирал. — Но тем не менее я объясняю такой обман зрения самыми естественными причинами, ибо мы, моряки, встречались с этим не раз.
— Я тоже склонен так думать, сеньор адмирал, — ответил один из кормчих, и разговор оборвался.
Однако на матросов этот случай произвел тягостное впечатление: они больше всех жаждали увидеть землю и тяжелее всех переживали разочарование. Недавняя бодрость и радость опять уступили место горестной безысходности. Колумб снова повел каравеллы по компасу на запад, а в действительности на запад-юго-запад и еще полтора румба к западу, затем, уступая пылким просьбам окружающих, снова пошел на юго-запад по компасу, пока все окончательно не убедились в том, что предыдущим вечером они приняли за остров скопление туч. Лишь когда не осталось ни малейшей надежды, каравеллы легли на свой обычный курс. За сутки прошли тридцать одну лигу, команде же сообщили, что пройдено
Следующие дни не принесли никаких существенных изменений. Ветер держался благоприятный, хотя часто стихал настолько, что каравеллы за сутки с трудом продвигались на пятьдесят английских миль. Океан был спокоен, водорослей попадалось все меньше. 29 сентября, на четвертый день после того, как Пинсон увидел «землю», была замечена птица из породы фрегатов, которые, по общему мнению, никогда не улетают далеко от берегов, и матросы на время воспрянули духом. Прилетели также два пеликана. Воздух был таким теплым и благоуханным, что даже Колумб заметил:
— Не хватает только соловьев, и была бы настоящая андалузская ночь!
Разные птицы прилетали и улетали, оживляя в сердцах моряков надежды, за которыми следовало разочарование. Иногда птиц бывало очень много, и даже не верилось, что они просто кормятся в просторах океана. Отклонение компасной стрелки от Полярной звезды снова привлекло внимание адмирала и кормчих, но теперь все единодушно объясняли это смещением небесного светила.
Наконец наступило 1 октября, и кормчие адмиральской каравеллы приступили к самым тщательным расчетам, чтобы как можно точнее определить пройденное расстояние. До сих пор они, как и все остальные, верили ложным записям Колумба, поэтому теперь пришли в ужас и явились на полуют к адмиралу в полной растерянности.
— Мы прошли от острова Ферро не менее пятисот семидесяти восьми лиг, сеньор адмирал! — воскликнул первый кормчий. — Какое страшное расстояние! А мы все дальше уходим в неведомый океан…
— Ты прав, честный Бартоломе, — спокойно проговорил Колумб. — Но, чем дальше мы пройдем, тем больше нам будет чести! К тому же твои расчеты неточны: по моему счислению пути, которого я ни от кого не скрываю, выходит пятьсот восемьдесят четыре лиги — на целых шесть лиг больше, чем у тебя! Но ведь, в сущности, это не больше, чем расстояние от Лиссабона до Гвинеи. Неужели мы с вами хуже моряков дона Жуана Португальского?
— Ах, сеньор адмирал, у португальцев на всем пути лежат острова, да и африканский берег под боком, а мы идем нехоженой дорогой навстречу неизвестным опасностям и, может быть, с каждым часом приближаемся к краю земли, — кто знает на самом деле, круглая она или нет!
— Полно, полно, Бартоломе! Ты говоришь сейчас, как лодочник с речного перевоза, которого ветром вынесло в устье и который воображает, будто такой страшной опасности ему не пережить лишь потому, что вода кругом не пресная, а соленая. Не бойся, покажи матросам свои расчеты, да смотри, чтоб никто не заподозрил тебя в трусости, а то потом люди тебя засмеют, когда мы будем отдыхать в тени садов Катая!
Когда кормчие с тяжелым сердцем медленно спустились с полуюта, Луис холодно заметил:
— Он трясся от страха! А ваши шесть лиг напугали его еще больше. Пятьсот семьдесят восемь лиг — есть от чего прийти в ужас, но пятьсот восемьдесят четыре — это уже свыше его сил!
— А что бы он сказал, если бы узнал правду, о которой не подозреваете даже вы, мой друг!
— Надеюсь, вы ее скрываете от меня не потому, что сомневаетесь в моей храбрости, дон Христофор?
— Нет, не потому, граф де Льера, — ответил Колумб. — Просто есть такие страшные вещи, которые трудно доверить даже самому себе. Вы имеете хоть какое-нибудь представление о пройденном нами пути?
— Ни малейшего, клянусь святым Яго! С меня довольно и того, что донья Мерседес, увы, далеко, а лигой больше или меньше — это уже дела не меняет. Если вы не ошиблись и земля действительно круглая, то рано или поздно мы вернемся в Испанию, следуя за солнцем — только это меня и утешает.
— Однако вы должны представлять себе, сколько мы прошли от острова Ферро: вы ведь знаете, что в записях для команды я каждый день уменьшал расстояние. — По совести говоря, дон Христофор, мы с арифметикой всегда не ладили. Даже ради спасения собственной жизни я не смог бы назвать точную цифру своих доходов, хотя, в общем, как-нибудь, наверно, сообразил бы, что к чему. Однако, если говорить серьезно, я думаю, мы прошли не пятьсот восемьдесят четыре лиги, а все шестьсот десять или шестьсот двадцать.