Мертва и опасна
Шрифт:
– Сирена, вы… – снова начал Джефф, собравшись задать вопрос, в порядке ли я. Но осекся.
– Пожалуй, вы всё-таки правы. Мне нужно отдохнуть. Простите…
Я оставила Джеффа одного посреди зала и ушла в противоположном направлении от выхода, через который выставку покинула моя повзрослевшая на три года дочь.
****
– Как ты мог это упустить? КАК ТЫ МОГ?!
– Успокойся. И сядь.
Картрайт не повышал голоса. Говорил хоть и жестко, но спокойно.
Зато я орала, будто ненормальная, превратившись в себя саму,
– Как ты мог? – повторила я тише, а по щекам пробежали слёзы.
– Именно это я сейчас и пытаюсь выяснить, – отрезал Картрайт, держа телефон у уха. – Сядь же, Сирена. И прекрати истерику. Тебе не идёт.
– Держи, – ко мне подошел Стивен и впихнул в руку стакан с крепким алкоголем.
Я сделала глоток и поперхнулась. Сунула пойло ему обратно.
Ноги, наконец, подкосились, и я сделала то, чего требовал Картрайт. Почти упала в кресло, чувствуя себя так, будто по мне проехал каток, который укладывает асфальт.
Я не понимала. Не понимала. Я ничего не понимала.
– Так называемого отца зовут Рональд Прайс. Работает в строительной компании менеджером. Жена Натали была домохозяйкой, – поделился, тем временем, шеф информацией, которую успел узнать. – Агнесс живет у них три года.
– Она не Агнесс! – снова взорвалась я. – У нее другое имя! Ее зовут Изабелла!
Картрайт посмотрел на меня яростно. Ну, просто волчий взгляд.
– Теперь ее зовут Агнесс. И чем реже ты будешь произносить ее прежнее имя, тем лучше для вас обеих.
Он снова отвлекся на новый телефонный разговор, а я закрыла лицо ладонями.
Перед глазами стояла дочь. Не та, какой ворвалась в мою жизнь сегодня. А прежняя. В день, когда я видела ее в последний раз.
Нам дали попрощаться прежде, чем меня увезли в тюрьму. Предстояла разлука. Как нам тогда казалось, на два месяца. Марко тоже находился в заключении, хотя суд еще не закончился. Мужа отказались выпускать под залог на время процесса. После моего ареста Изабелла осталась одна. Без нас обоих.
Она не плакала. Но смотрела на меня горько. Будто не хотела винить, но всё же винила.
«Пора», – к нам подошла соцработник – женщина со строгим лицом.
«Дайте еще пару минут!» – взмолилась я, хватая дочь за руки.
Казалось, отпущу ее сейчас, и больше не увижу. Безумное предчувствие! Но оно оказалось верным. Почти…
«Нужно еще собрать вещи», – отрезала женщина. – «И успеть в центр до ужина. Иначе девочка рискует остаться голодной».
«Центр?» – переспросила я растерянно. – «Какой еще центр?»
«Центр временного пребывания детей и подростков», – пояснила та без выражения. – «Ваша дочь будет жить там до вашего возвращения».
«Но… Изабеллу заберут наши друзья. И соседи. Джулс и Томми. Они ее крестные».
Соцработник
«Боюсь, супруги Реймонд отказались взять к себе девочку. А так как ни у вас, ни вашего супруга нет родственников...»
«Отказались?» – переспросила я, не веря ушам. – «Тут какая-то ошибка. Я звонила Джулс. Говорила с ней. Они ждут Изабеллу».
«Боюсь, я тоже с ней говорила. Они с мужем передумали. Девочке придется пожить эти два месяца в госучреждении. Мне жаль».
Изабелла всё-таки заплакала. Слезинки пробежали по щекам, а в глазах отразился страх. Она была домашней девочкой, а ее собирались поселить с проблемными детьми.
А я… Я трудом сдержала крик отчаянья. Потому что, если бы закричала, еще сильнее напугала дочь. Пришлось сжать зубы, собраться и проговорить:
«Всё будет хорошо, милая. Я снова позвоню тёте Джулс. Мне полагаются телефонные звонки. Произошла какая-то накладка. Скоро они с дядей Томми заберут тебя к себе».
«Не заберут», – Изабелла горько всхлипнула. – «Они передумали. Потому что не хотят во всё это влезать. Мы теперь прокаженные».
«Они снова передумают. Я обещаю».
В тот день я дала одиннадцатилетней дочери обещание, которое было не суждено сдержать. Мне удалось уговорить Джулс навестить меня в тюрьме, но не забрать Изабеллу из центра. Подруга и ее муж не хотели косых взглядов, желали умыть руки и забыть о нашем существовании. Они предпочли бросить крестницу в жутком месте, где ей было плохо. И сильно сомневаюсь, что хоть одного из них мучила совесть.
А Изабелле, правда, было плохо. Потому что через шесть недель она сбежала. Вместе еще с одной девочкой. Постарше. Картрайт потом выяснял подоплёку случившегося. Моего ребёнка обижали, третировали, не давали житья. Однажды побили так, что она оказалась в медблоке. Видимо, это и стало последней каплей. Изабелла созрела для побега.
А через три дня ее сбил грузовик на шоссе в другом конце города. Сбил насмерть.
Я не была на похоронах. Мне вообще сообщили о них постфактум. Я даже не знала, что Изабелла сбежала из центра, пока не случилось непоправимое.
– Сейчас звонил мой человек, – снова заговорил Картрайт. – С отчетом. В морге девочку опознавала сотрудница центра. Но это была формальность. На Изабелле была запоминающаяся оранжево-красная куртка, плюс рюкзачок с личными вещами нашли на дороге. Мой человек встретился с той женщиной, осторожно переговорил. Она призналась, что не смотрела на девочку. Тело и лицо сильно пострадали при ударе. Опознали именно по вещам.
– Почему ты не узнал этого раньше? – спросила я яростно.
– Потому что не было причин подозревать неладное, – отрезал он. – Хочу отправить человека к девчонке, что сбежала вместе с твоей дочкой. Сейчас она живет в другом штате у родственников.