Мертвая хватка
Шрифт:
Шеф-агент Арч Беннет достал "ругер" и неторопливо, будто наслаждаясь моментом, привинтил глушитель. До прихода Эйприл оставалось совсем немного…
Киллер
Я должен убить английскую принцессу Диану!
Сначала я просто не поверил своим ушам. А потом почувствовал, как где-то из глубин души начало подниматься раздражение, постепенно переходящее в уже знакомое мне чувство беспричинной ярости. Хотя причина для злобы на все и вся была, что называется, налицо.
– Марио… – Мой голос скрипел, будто горло заржавело. – Ты ведь знаешь мои принципы – я никогда не поднимал и не подниму руку на женщину.
– Этот вопрос решен и, как тебе известно, не мной, – раздраженно ответил горбун.
– Мне наплевать на такие решения! – Я взвился, как ужаленный.
– И на жизнь профессора Штольца и его племянницы Гретхен тоже? – с угрозой спросил Марио.
– Да! – сказал я резко, распалившись еще больше. – У меня нет иного выбора. Я знал, что вы все равно не оставите их в покое. Помолчи! Не играй со мной в такие игры, Марио. Ты сам говорил, что я сильно изменился. Так вот, ты был прав. Я сыт по горло своей службой в Синдикате. Убить десяток мерзавцев – это куда ни шло. Но отправить в мир иной женщину, мать двух детей – увольте. Поищите кого-нибудь другого.
– Поискать можно… Но ты забыл, что тогда придется заткнуть тебе рот. Извини, Мигель, таков закон.
– Попробуйте… – Я вдруг успокоился. – Можешь не сомневаться, что я буду нем, как могила. Но если Синдикат спустит на мой след своих псов, то я начну не с них, а с верхов. Так можешь и передать боссам. И поверь – я не шучу. Все, я ухожу из Синдиката. От своей судьбы не сбежишь, я это знаю, но мне хочется прожить пусть даже несколько дней свободным человеком, а не цепным псом, у которого вся пасть в крови. Надоело!
– Мигель, за это тебе лично выплатят пять миллионов долларов, – примирительно сказал горбун, будто и не слышал моих речей.
– Возьми их себе. Или отдай Эрнесто. Я лучше буду капусту выращивать и продавать на рынке – лишь бы с голоду не подохнуть. Мне не нужны "мерседесы", виллы и бабы. Их с собой в могилу не заберешь.
– Ладно Синдикат – пусть его. Но ты посвящен в Братство. И я за тебя поручился. Ты ведь и меня подставляешь.
– Марио, этого мне хотелось бы меньше всего. Но я не предатель и не капризничаю. Я просто не смогу выполнить задание. Понимаешь – не смогу! Любое другое – пожалуйста. Если, конечно, оно будет последним, как мы с тобой договаривались. Притом сделаю бесплатно.
– Еще раз повторяю – изменить решение боссов я не в силах.
– Тогда прощай… – Я поднялся и направился к двери прачечной, где мы уединились час назад.
– Погоди! – Марио вскочил на ноги и цепко схватил меня за рукав. – Прежде чем ты примешь окончательное решение, давай поднимемся в мой номер.
– Зачем? – Я с подозрением посмотрел на взволнованного горбуна.
– Там узнаешь… – Он был сама загадочность.
Немного поколебавшись, я угрюмо кивнул, и мы наконец покинули наш укромный уголок, вибрирующий от гула стиральной машины.
В номере Марио, не говоря ни слова, сначала врубил на полную громкость телевизор, а затем достал свой кейс с кодовым устройством, напоминающий мини-сейф: он был изготовлен из титанового сплава и снабжен специальным устройством, почти мгновенно сжигающим содержимое, если его попытаться вскрыть без ведома хозяина. Поколдовав чуток над номерными кнопками, он щелкнул замками, открыл это чудо современной спецтехники и достал обычный конверт.
– На, посмотри… – буркнул он, ткнув мне его в руки.
В полном недоумении я вскрыл конверт и высыпал содержимое на стол. Там было несколько цветных фотографий достаточно хорошего качества. Бросив на них беглый взгляд, я спросил:
– Ну и?..
– Приглядись повнимательней. – В голосе горбуна прозвучала злобная издевка.
Я взял в руки одну; какие-то люди на фоне зданий. Фотография очень напоминала те групповые снимки, что в моде у наших туристов. Судя по архитектуре, это и впрямь была моя родная сторона.
И вдруг… Мое сердце заколотилось как бешеное. От неожиданности я разжал вмиг ослабевшие пальцы, и фотография выпала из рук; но тут же я бросился, словно коршун, на россыпь снимков и схватил первый попавшийся. На этом снимке людей было поменьше. Но я смотрел только на двоих – на худенькую женщину в простеньком платьице и мальчишку лет десяти – двенадцати, глядевшего исподлобья. Он был не по-детски серьезен, широкоплеч не по возрасту и с виду немного диковат. Его засняли в движении – парнишка делал шаг вперед, будто хотел защитить от неведомой опасности мать, широко распахнутые и немного испуганные глаза которой предполагали, что она увидела нечто зловещее, но пока до конца не осознала степень опасности, исходящей от неизвестного источника зла. То, что это сын и мать, мог определить даже плохой физиономист – они были очень похожи.
Я узнал их… сразу узнал. Пусть между нами лежали уже не только расстояние, но и годы, иногда меняющие лица больше, нежели пластические операции, однако не узнать сына Андрейку и свою жену Ольгушку я просто не мог. Мне всегда казалось, что от нее лучилось какое-то неземное сияние. Оно исходило даже от безжизненного куска глянцевого картона, который я с душевным трепетом бережно держал в руках.
Я сделал неуверенный шаг, пошатнулся, едва не упал, но все-таки неимоверным усилием воли каким-то невероятным образом сумел дотащить свое тело (нет, не тело – мешок с костями) до кресла – я просто не чувствовал ног.
Они живы! Живы!!!
Господи, если ты есть, прости меня, грешного…
Прости за то, что утратил веру.
Прости за то, что едва не стал живым трупом.
Прости…
На двух фотографиях (всего их оказалось шесть) тоже были Ольгушка и Андрейка. Сосредоточившись, я внимательно рассматривал снимки; и не только дорогие, любимые лица жены и сына, а даже мельчайшие детали – они могли мне рассказать очень многое.
Похоже, фотографировали где-то в средней полосе России, скрытой камерой. Где? – местность я не узнавал. Но не это привлекало мое пристальное внимание. Во-первых, я понял, что Ольгушка и Андрейка не только живы-здоровы, но и находятся на свободе (по крайней мере, находились); вовторых, когда я разместил снимки в определенной последовательности, то заметил, как от кадра к кадру лицо жены становилось все напряженнее и напряженнее. А это могло значить лишь одно – она заметила пристальный интерес неизвестного фотографа к своей персоне. Это обстоятельство меня воодушевило: за наши скитания Ольгушка научилась быть очень осторожной, бдительной, скрытной и могла самостоятельно принимать ответственные и серьезные решения, чтобы спасти сына и себя. Что и подтвердилось, когда она ушла из-под надзора наших спецслужб в Непале, а затем каким-то невероятным образом возвратилась в Россию. И не только возвратилась, но и сумела так спрятаться, что ее и сына не смогли найти ни мафия, ни отдел внутренней безопасности ГРУ, ни даже я.
Неужто Синдикат вычислил Ольгушку?!
Я похолодел. Счастье встречи – пусть даже с фотографиями моих самых дорогих и любимых в мире людей – омрачилось отчаянием: такой участи я не пожелал бы и врагу. Так вот та узда, на которую смутно намекал Марио, узда, способная заставить меня ради семьи свершить все, что угодно. Месть Братства, заключающаяся в превращении отступника в ягуара, – чушь собачья, мистификация, как я и предполагал.
С усилием повернув голову к безмолвному Марио – мне показалось, что шея заскрипела, словно несмазанное колесо телеги, – я спросил: