Мертвая хватка
Шрифт:
– Где… кгм… кх! Где они?
– Узнаешь, когда выполнишь задание, – сухо отрубил горбун.
– Марио, это жестоко…
– Ты вынудил меня переступить черту. Мигель, я тоже хочу жить. И вдобавок – хорошо жить. А ты со своими дурацкими принципами буквально распинаешь меня, как древние римляне рабабунтовщика. Неужели я заслужил такое скверное отношение? Может, мы и не стали друзьями – в нашей профессии это просто невозможно, – но, по-моему, чувствовали друг к другу приязнь. Я не прав?
– Да… прав. Наверное…
– Вот видишь. А ты меня толкаешь под пулю снайпера Синдиката. Мигель, задание должно быть выполнено любой ценой. Любой! Сойдем с дистанции мы с тобой – найдутся другие. Сколько угодно найдется – пять миллионов на дороге не валяются. Но тогда я не увижу своей виллы гденибудь на теплом берегу Атлантики, а ты – семьи. Никогда! Правда, я подозреваю, что нас заставят еще и помучиться всласть, чтобы смерть нам показалась желанным избавлением. Как тебе такая перспектива?
– Плохо… – Я не говорил, а выдавливал слова, будто заржавевшее горло стало уже пистолетного ствола.
Я даже не понял, что сказал; может, и невпопад.
– Да, не мед, – согласился Марио.
Он был сжат, как пружина, и смотрел остро и хищно.
– Где и когда? – спросил я.
– Ты согласен? – обрадовался горбун.
– У меня нет иного выбора…
– Ты давно водил мотоцикл?
– Давно. Когда учился в спеццентре Синдиката.
– Ничего. У тебя есть неделя, возможно, две для восстановления навыков вождения. Завтра ты отбываешь в Париж. Мотоцикл уже там. С тренером по мотоспорту все договорено. За несколько дней ты должен ездить как классный мотогонщик.
– Хорошо… – Я безразлично кивнул.
– Отель для тебя заказан, деньги я дам – тридцать тысяч франков. На первое время хватит. Остальные инструкции получишь накануне… работы с "объектом".
– Я все понял. Пойду… в свой номер… – Я сгреб со стола снимки и поднялся.
Марио намеревался было что-то еще сказать, возможно, хотел, чтобы я оставил фотографии, но глянул на мое лицо и лишь угрюмо кивнул; наверное, он понял, что сейчас отобрать их можно только вместе с моей жизнью.
Похоже, меня заклинило. Едва за мной закрылась дверь гостиничного номера, я словно обезумел. До этого дня я практически никогда не плакал, по крайней мере, очень редко, но сегодня у меня гдето внутри отворились шлюзы. Я упал на пол и, завыв, словно пес, которому машиной отдавило задние лапы, начал кататься по ковру и дергаться, словно эпилептик. Я не понимал, что со мной случилось, так как голова была абсолютно пуста и жутко болела, но даже скромные проблески здравого смысла, еще сохранившиеся где-то в глубине подсознания, не могли потушить огонь безумия, сжирающий меня изнутри. Перед моим мысленным взором неслась с калейдоскопической быстротой череда каких-то лиц, оскаленные звериные морды, рушащиеся в огне дома и еще что-то, совершенно фантасмагорическое. Мне стало казаться, что я умираю и моя бестелесная оболочка, имеющая лишь глаза, летит среди этого кошмарного хаоса как щепка, подхваченная смерчем.
Не знаю, сколько длился этот припадок… сумасшествия? Возможно. Но я вдруг почувствовал, что просто не в состоянии выдержать ограниченное пространство номера; мне чудилось, что стены задвигались, будто живые, и стали сближаться, чтобы заключить в свои смертельные каменные объятия. Я снова почувствовал, как в нос шибанула острая, обжигающая нервные окончания смесь всевозможных запахов. Уже совершенно не понимая, что делаю, я сорвал с себя одежду, буквально вышиб дверь номера и помчался по коридору, а затем по лестнице вниз. Единственная мысль, которая билась в голове, кричала – нет, вопила! – как мне казалось, на весь мир: прочь отсюда! беги! на волю! прочь, прочь!!!
На улицах уже зажглись фонари, но их мягкий успокаивающий свет подействовал на меня словно кнут на лошадь. Я побежал со всей скоростью, на какую только был способен, стараясь при этом избегать освещенных пространств. Я не знал, куда бегу, но инстинкт хищника, вдруг пробудившийся в искривленном, уродливом сознании, настойчиво тянул меня на север, в горы – я почему-то знал, что хочу именно в горы, покрытые лесами. Я постепенно превращался в ягуара…
Едва я выбежал из отеля, как тут же за мной последовали топтуны Чико – они ошивались вокруг нашего пристанища днем и ночью. Я их не видел, но ощущал кожей. Совершенно инстинктивно я свернул в переулок, а затем взлетел по пожарной лестнице на крышу четырехэтажного дома, словно обезьяна, почти не касаясь ступенек-перекладин. Скорее всего, они пытались меня догнать, однако я так стремительно помчался по крышам, перепрыгивая с дома на дом, что едва ли это было возможно.
Когда я пробегал предместье, за мной увязались бродячие псы. Они гнались километра два, пока один из них, наверное, помесь ротвейлера и крупной дворняги, наконец настиг меня. Похоже, псы были сбиты в стаю, а этот крупный черно-коричневый пес стоял во главе ее.
Я резко обернулся… и вдруг опустился на четвереньки! Но самое главное – я совершенно не удивился такому странному для человеческого существа состоянию. Вожак стоял передо мной готовый к драке, будто я был всего лишь одним из псов его стаи или каким-нибудь другим зверем. Остальные собаки расположились позади него, полукругом, высунув языки и учащенно дыша; они намеревались, как только черно-коричневый пес победит, разорвать меня в клочья.
Я хищно оскалил зубы и зашипел, словно большой кот. Наверное, это послужило сигналом к схватке, потому что вожак со злобным рыком прыгнул на меня, целясь в горло.
Он просчитался. Пес думал, что перед ним загнанная дичь, какой-то странный гибрид человека и чего-то еще, очень похожего на представителя кошачьего племени, с которым собаки враждуют с незапамятных времен. Я мог бы убить пса голыми руками, одним ударом, максимум двумя, но вместо этого рванулся вожаку навстречу, взвился, будто настоящий ягуар, в воздух и, обрушившись ему на спину, со звериным рыком впился в него зубами. Мы клубком покатились по земле, пес яростно рычал, почти ревел, однако я продолжал терзать живую плоть, ощущая во рту восхитительный вкус свежей крови. Правда, она воняла псиной, но это был бой, а кровь врага являлась предтечей победы.
Когда вожак перестал сопротивляться и затих, я отшвырнул его в сторону, поднял измазанное кровью лицо вверх и издал вопль, в котором смешались визг ягуара и крик безумца.
Стая бросилась врассыпную. Спустя минуту я остался один; лишь вожак, слабо повизгивая, елозил по траве в предсмертных конвульсиях. Даже не посмотрев в сторону поверженного пса, я поднялся с четверенек и снова побежал на север, свернув с проселочной дороги на тропинку.
Далеко впереди чернела стена гор.