Мертвая хватка

Гладкий Виталий Дмитриевич

Мне нравился этот парень. Очень нравился. Судьба его гнула, ломала, била так больно, и не только по ребрам, но и морально, что другой на его месте давно бы или дуба врезал, или попал в психушку.

Однако он выстоял, уж не знаю, как у него это получилось, и каких усилий стоило. Родись он в благополучной семье и не в нашей адской мясорубке, перемалывающей добро и зло до такой степени, что получалась какая-то невообразимая смесь, именуемая русским менталитетом, глядишь, вышел бы из него достойный гражданин, возможно, гордость нации. А сейчас этот круто сваренный парень – изгой, беглец, темная личность без роду-племени, пытающийся удержаться на плаву, только повинуясь древнему человеческому инстинкту самосохранения

и выживания…

Мне стало так неуютно и грустно, что я не стал больше искать гостиницу, а прошлялся почти до самого рассвета по разным сомнительным забегаловкам Марселя, закончив свой бессонный вояж в портовой таверне.

Жизнь – дерьмо. Подытожив такими словами невеселые мысли, я отплыл на Йерские острова, чтобы продолжать искать подтверждение своему похмельному тезису…

Яхта аль-Файеда была видна как на ладони, несмотря на довольно приличное расстояние. Мы кружили вокруг нее словно стая сарычей, не приближаясь, но и не удаляясь настолько, чтобы не могли прийти на помощь, когда это понадобится. Не знаю, догадывался ли Доди о нашем присутствии – скорее всего да; но он, похоже, думал, что яхту охраняют лишь арабы, – однако вел он себя совершенно раскованно. Впрочем, как и любой бы другой влюбленный на его месте.

Наконец я увидел и предмет его воздыханий, что называется, воочию. Да, это и впрямь женщина… С большой буквы. Конечно, она не была в моем вкусе – о вкусах, как говорится, не спорят – такая себе чистопородная англичаночка с приличной фигурой, несмотря на то, что родила двух сыновей, спортивного типа, я бы сказал, задорная, веселого нрава и без малейшего намека на чопорность, присущую уроженкам Альбиона. Она вилась вокруг Доди, словно гибкий плющ, а тот, в свою очередь, с нее глаз не сводил. Я бы на его месте тоже был на седьмом небе от счастья. Такие женщины, увы, редкость.

Они купались, загорали, что-то там пили, но вольностей не позволяли – наверное, боялись вездесущих папарацци, которых и здесь хватало. Наша группа, конечно, не светилась, а вот арабам Рашида доставалось; я не могу вспомнить такого дня, чтобы они не отлавливали очередного пирата на катере и с фотокамерой и не выпроваживали его едва не пинками восвояси, угрожая отправить на дно вместе с плавсредством.

У нас были другие задачи: мы стерегли яхту под водой и вели круглосуточное наблюдение за морем – как с "Салли", так и из космоса; конечно, когда нам выделяли для этого время.

У "дельфинов" была запарка. Они посменно уходили в глубины и барражировали там на своей "малютке" как фантастические акванавты. С одной лишь разницей: если у выдуманных героев из оружия были только элементарные подводные ружья, то боевые пловцы имели такой "джентльменский" набор, что хоть завтра начинай очередной международный конфликт.

Не скучали и "торпеды" во главе с Зигфридом, и Боб Миллер, получивший двух новых подчиненных – механика Фреда и старпома Франсуа, не говоря о Слоули и Трейни; эти орлы пахали как заведенные почти без сна и отдыха. Я даже удивлялся, что они на такое способны. Особенно прослывший сачком Слоули, большой любитель под хорошее пивко поудить рыбку.

Короче говоря, работа кипела: механик и старпом почти не показывались из машинного отделения, что-то долизывали в движках, "торпеды" в экзотическом рванье ковырялись на палубе – то драили ее до седьмого пота, то передвигали ящики, то помогали "дельфинам" уходить под воду в допотопных скафандрах, сверкающих начищенной бронзой махинах, по-зволяющих лишь шагать по дну, но ни в коем случае не плавать. Все это проделывалось для маскировки, если кто вздумает понаблюдать за нами очень пристально. Конечно, под водой, а вернее, в специальном отсеке яхты, находившемся ниже ватерлинии, пловцы освобождались

от древних скафандров-гробов и надевали обычное свое снаряжение, чтобы затем по возвращении снова облачиться в ископаемую амуницию и передать ее на поверхности следующему звену. Только Питу приходилось вкалывать за двоих – как шеф группы "дельфинов", он устроил для себя скользящий график и торчал под водой почти три четверти суток. Я попытался было охладить его ретивое, но он лишь отмахнулся – мол, не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Я и отстал – делай, что хочешь и как хочешь, лишь бы дно под яхтой аль-Файеда было чистым, без всяких там сюрпризов в виде магнитных мин и наших "коллег", боевых пловцов противной стороны, способных на любую пакость.

И все-таки что-то меня смущало. Мы засекали повышенный интерес к яхте альФайеда, но он был каким-то нарочитым, вызывающе-демонстративным; а так не может работать ни одна уважающая себя организация специфического характера. Их суденышки постоянно менялись, и все на виду; в светлое время суток, будто кто карты тасовал, названия катеров закрашивались, притом так небрежно, что поневоле возникала мысль о похмельном синдроме команды, не отличающей малярную кисть от помазка для бритья. Иногда подваливало и рыбачье судно, грязное корыто, давно списанное на металлолом, но восстановленное каким-то камикадзе, в здравом уме на такой лайбе можно лишь болтаться на якоре у пристани и надираться до положения риз вместе с телками, изображая крутого морского волка. К нему, будто на отчет, спешили глиссер, то отходящий далеко в море, то возвращающийся, чтобы пройти опасными зигзагами между другими плавсредствами, и водные мотоциклы с мускулистыми парнями, гоняющими по волнам как сумасшедшие. Похоже, рыбачье судно изображало некий штаб или флагман компании придурков, без должного актерского мастерства играющих какую-то постановку; уж не знаю, драму, трагедию или комедию. Пропустив фотографии действующих лиц через компьютер, мы установили личности лишь трех человек. Это были сотрудники МИ-6, но настолько низкого ранга, что просто смешно было предполагать, будто на наших глазах затевается какая-то серьезная интрига.

О своих соображениях я доложил Кончаку и ждал его реакцию на мой отчет. А пока валял дурака, забавляясь разглядыванием яхты аль-Файеда – так сказать, выполняя долг – и визуальным измерением габаритов загорающих девушек, красивых и не очень, фигуристых и плоских, словно гладильная доска, но все равно чертовски желанных; из-за монашеского образа жизни, который я вел благодаря Кей – ах, Кей, Кей… – мне начали по ночам сниться эротические сны.

– Шеф, там парни Пита вытащили греческую амфору. – Боб Миллер подошел так тихо, что я от неожиданности вздрогнул.

– Бросьте ее, на хрен, в воду, – буркнул я, недовольный тем, что кэп перебил мои мысли.

– Наоборот, для маскировки амфору лучше поставить на виду…

– И использовать в качестве ночного горшка, – развил я идею Боба.

– Ну, как прикажешь… – Обиженный Миллер повернулся, чтобы уйти.

– Да ладно, шучу. Ты прав. Пусть тащат сюда все черепки, какие только найдут. Но – попутно. А то дай им волю, так они начнут откапывать из-под ила древнюю Атлантиду.

– Пит говорит, что они заметили "головастиков".

– Ну! – оживился я – так на жаргоне "дельфинов" назывались боевые пловцы стран НАТО. – Давай его сюда!

Пит не был многословным:

– Англичане… Воду замутили – и ходу. Пошутили.

Я не стал сомневаться в его определении национальной принадлежности "головастиков" – у боевых пловцов разных держав есть язык жестов; он и похож, и имеет много различий; вот по ним обычно и определяют, кто есть кто.

– Их базу отследили?

– А как же.

– Где она?

– На рыболовном корыте.