Мертвая хватка
Шрифт:
– Мы так и предполагали… – Я задумался.
– Может, лайбу того… – Пит сделал вы-разительный жест, изобретенный древними римлянами для определения судьбы поверженного гладиатора, – показал большим пальцем вниз.
– Хорошо бы… – Я мечтательно прищурил глаза, будто уже видел тонущее судно. – Типун тебе на язык! – тут же спохватился я с негодованием: нам сейчас только международного скандала и не хватает; тогда точно о нашей операции "Альянс" будет известно и несушкам в западноевропейских курятниках.
– Я что, я ничего… – пробубнил Пит, но огорченно вздохнул.
Мне был понятен его горестный вздох – бесцельное погружение профессиональным разрушителям все равно что путане ночь без клиентов: ни дохода, ни удовольствия.
– Поставьте донные маячки.
– Уже…
– Тогда я тебя не задерживаю.
Донными маячками назывались специальные сигнализирующие устройства, держащие под контролем определенный участок акватории. Когда в их "поле зрения" появлялись подводные пловцы или что-то другое, они тут же автоматически передавали на командный пункт все необходимое для анализа и принятия контрмер: курс, глубину погружения, скорость, девиацию, количество целей и даже характеристику движущегося объекта.
Пит ушел, и я снова прильнул к подзорной трубе. Солнце уже стояло в зените, и на яхте готовились поднять якорь, чтобы, как это было почти всегда, взять курс на берег, где принцессу и Доди ждал обед, отдых и прочие прелести морского круиза, доступные лишь людям с тугими кошельками.
Я только облизал пересохшие губы и плеснул себе в стакан теплое виски – подниматься и идти на камбуз за льдом было лень…
Слоули нарисовался, когда я уже отдал приказ Бобу Миллеру сопровождать яхту аль-Файеда в район, где ее возьмут под контроль парни Рашида. Там наши полномочия заканчивались, и мы могли лишь издали наблюдать за передвижениями плавсредств арабов, которые вдобавок охраняли и виллу, где остановились Доди и Диана.
– Тебе чего? – спросил я это горе луковое.
Хотя, если по-честному, я был к нему и Трейни не совсем справедлив: парни пахали, что называется, до седьмого пота.
– Шифровка, шеф! – бодро отрапортовал ушастик, протягивая бумаженцию.
– Спасибо, – решил я быть вежливым и кивком отпустил Слоули.
Прочитав сообщение, я остолбенело уставился на Боба Миллера (он как раз двигал ко мне медленным ходом, чтобы поболтать от нечего делать о всякой всячине): Центр в лице Чанга предписывал мне немедленно собирать манатки и чесать в Париж. И точка. Никаких объяснений и сопроводиловок. Кроме приписки – оставить вместо себя кэпа. Короче, полный банзай, как говорят японцы.
– Бля-а… – невольно вырвалось у меня любимое словечко Акулы.
– Чего? – переспросил озадаченный моим видом Боб.
– Хочешь махнуть стаканчик? – неожиданно спросил я.
– Кгм… м-да… я, в общем, на посту…
– Плюнь. Пусть Франсуа поупирается. А мы с тобой прощаться будем…
Миллер от удивления даже рот открыл. А у меня он и не закрывался с того момента, как я получил цидулку от папы Кончака.
Ладно, Париж так Париж. Мы и не в таких Палестинах бывали…
Киллер
Мотоцикл ревел словно взбесившийся зверь. Я уже третий час гонял по пересеченной местности, почти не сбрасывая газ. Ошалевший от моих упражнений тренер, его звали мсье Робен, стоял под навесом и смолил одну сигарету за другой. Когда нас познакомили и я оседлал это американское никелированное чудище по имени "харлей", он лишь презрительно ухмыльнулся. Наверное, я его не впечатлил и вдобавок уронил свой престиж как начинающий гонщик – ни один спортсмен, уважающий себя, не сядет за руль навороченного по самое некуда мотоцикла, стоимость которого приближалась к сорока тысячам долларов, являющегося своего рода дорогой игрушкой богатых бездельников, именующих себя "ангелами ада" или чем-то наподобие.
Но ему за меня очень хорошо заплатили, а потому мсье Робен скрепя сердце начал втолковывать мне азы вождения таких суперсовременных монстров.
По правде говоря, я его почти не слушал. Мотоцикл я оседлал еще в глубокой юности, а после, уже проходя обкатку в тренировочном лагере Синдиката, мне пришлось осваивать вождение самых разных марок и моделей, вплоть до гоночных. Конечно, те мотоциклы были куда дешевле и проще, но так называемый мотодром в сельве не шел ни в какое сравнение с тем, на который меня привел мсье Робен. Все эти "цивилизованные" ямы и бугры, созданные при помощи бульдозера и экскаватора, казались мне детской площадкой по сравнению с горушками, обрывами и болотами полигона в тренировочном лагере киллеров.
Сначала я катался по гаревой дорожке, но вскоре мне такое спокойное и полусонное течение тренировок надоело, и я решительно настоял на заключительном этапе, как именовал мсье Робен вождение по пересеченной местности.
Вот тут я и дал выход той черной, тягостной безысходности, что поглотила меня в последнюю ночь пребывания в Марселе…
Сначала мсье Робен был шокирован и безмерно удивлен тем, как я управляюсь с "харлеем", а затем закусил удила и разгневался: тренеру сказали, что он должен учить человека едва знакомого с мотоциклом, а на самом деле ему подсунули вполне сложившегося мастера. Знал бы он, что мне было абсолютно все равно, как я веду никелированного зверя и что у него под колесами. Нет, я не хотел умереть (впервые за последние месяцы у меня появилась цель в жизни – еще раз попытаться разыскать семью, какие бы препятствия ни пришлось преодолеть), а пытался лишь выжечь или хотя бы заглушить ужас, поселившийся у меня внутри после той памятной – а вернее, беспамятной – ночи, ко-гда я диким зверем бегал по горам, подступающим к Марселю с севера…
После схватки с псом, запомнившейся мне во всех деталях, у меня, похоже, наступил провал памяти. Только изредка, фрагментарно, перед моими глазами начинали проступать картины ночного леса, какие-то скалы, ложбины, холмы… по-моему, я спугнул оленя или лань, но преследовать не стал, потому что не чувствовал голода и все еще был во власти перипетий боя с вожаком собачьей стаи. Где-то в горах я наткнулся на небольшую дачу, может, виллу или просто лесной домик. В окнах горел свет, а когда я подбежал совсем близко, внутри залаял пес и раздались человеческие голоса. Мне кажется, я испугался… а возможно, стал по-звериному осторожным, потому что повернул в чащу и обошел домик стороной.
Полностью очнулся я от наваждения на рассвете. Меня окружала седая мгла тумана, я сидел на четвереньках у ручья и жадно, почти по-собачьи, хлебал воду. Пелена кошмара наяву спала в один миг, и я, свалившись от мгновенного бессилья на каменную осыпь, начал звать кого-нибудь на помощь. Мои слабые крики вряд ли были слышны в полусотне метров, но я, временами жалобно стеная, все кричал и кричал… Туман стал еще плотнее, он навалился на меня словно снежный обвал, и я, совершенно потеряв голову, сначала пополз, так как силы были на исходе, а затем, с трудом поднявшись, поковылял вдоль по течению ручья, боясь отойти от него даже на шаг.