Мертвая хватка
Шрифт:
– Совершенно верно, – ответила Анна. Из-за неловкости, которую она ощущала, ответ прозвучал излишне независимо и резко, едва ли не с вызовом.
Оперативник протяжно вздохнул.
– Но вы же сами сказали, что на месте яблони остался пень. Как вас понимать? Может быть, вы сначала сами разберетесь, выкопали ее или спилили на дрова? Скажем, сторож замерз и решил погреться…
– В том-то и дело, что это не тот пень! – горячо воскликнула Анна. Оперативник поднял брови, изображая вежливое удивление, и Анна почувствовала себя полной идиоткой. – Это не тот пень, – упрямо повторила она, не зная, что еще сказать.
– Выходит, кто-то выкопал яблоню, а на ее место посадил пень? –
– Это ваше дело – подозревать, – сердито сказала Анна, чувствуя, что ничего не выходит.
Оперативник снова длинно вздохнул и без нужды переворошил лежавшие на столе бумаги.
– Ну вот что, – сказал он наконец, отбросив насмешливый, деланно вежливый тон. – Если вы будете настаивать, заявление я у вас приму, тем более что, как вы говорите, дерево это не простое, а… Простите, как вы выразились?
– Памятник живой природы, – повторила Анна и сама почувствовала, как глупо и неуместно это прозвучало. – Всероссийского значения, – добавила она упавшим голосом.
– Вот именно, – сказал оперативник. Он уныло покивал длинным носом и потер ладонью подбородок. – Тяжелое положение, – сказал он вдруг. – В городе такое творится…
Воруют машины по пятьдесят тысяч долларов, и доллары тоже воруют, в подъездах грабят… Да что там – грабят!
Убивают и фамилию не спрашивают. А вы говорите – яблоня. Нет, если угодно, можете написать заявление, будем разбираться, но шансы на успех… – Он развел руками. – Если честно, шансов никаких. Не думаете же вы, что злоумышленник потащит ваше дерево в аэропорт или, скажем, на вокзал. Нет, оно уже давно на месте назначения – либо в поленнице, либо в чьем-то саду, что мне лично кажется крайне маловероятным. Ну, допустим, я поверю в эту вашу историю с пнем, который, как вы утверждаете, от другой яблони. Да мне необязательно в это верить, это же очень легко установить. Допустим, я начну раскручивать охрану ботанического сада, допустим даже, что кто-то признается; мол, получил энную сумму от неизвестного мне лица, каковое ночью погрузило поименованное дерево в автомобиль, номера которого я не разглядел, и увезло в неизвестном направлении…
Ну и что? Легче вам от этого станет? Да и не признается никто, улик-то никаких. Вот так обстоят дела, если честно.
При всем моем сочувствии к вашему.., гм.., горю помочь вам ни я, ни кто бы то ни было другой просто не в состоянии. Это я вам неофициально говорю. А официально, повторяю, вы вправе подать заявление, а я не вправе его не принять. Ну, так как?
Анна растерянно молчала. Это были именно те слова, которых она больше всего боялась. Пока оперативник ерничал, играл бровями и отшучивался – в общем, что называется, вертел вола, – у нее еще оставалась какая-то надежда, что, натешившись всласть, он все-таки поможет. Но теперь все вещи были названы своими именами, и разговаривать стало не о чем.
– Но послушайте, – сделала она последнюю слабую попытку, – ведь это же не просто дерево! Не просто яблоня, а памятник! Чудо, если хотите. Чудо природы, чудо человеческого терпения и труда…
– Да, – сказал остролицый опер, – я помню, вы говорили. Памятник живой природы всероссийского значения, охраняется государством. Чудо природы, да. – У нас тут недавно был один случай, тоже с чудом природы. Был у одной старухи козел. По ее словам, умнейшая была скотина. Все понимал, вот разве что говорить не умел да газет не читал. Дом сторожил, представляете? В магазин с ней ходил, сумки таскал. А потом его украли. Бабка, естественно, к нам, а что мы?
Чем мы поможем? Пока она бегала, его, наверное, десять раз съели и косточки закопали. Я понимаю, конечно, что это вас мало утешает. Своя болячка всегда больнее, чужую пережить как-то легче… Но вы поймите, что нашим возможностям тоже есть предел. Помочь мы вам не поможем, зато жизнь отравим. Ну, напишете вы заявление, и начнется канитель: допросы, повестки, протоколы, подозрения, обидные намеки, копание в личной жизни – и вашей, и ваших коллег… А результат, поверьте, будет такой же, как если бы вы сюда вовсе не приходили. Вы скажете, что потомки, мол, будут нами недовольны. Что ж, очень может быть. Вы свое чудо природы не уберегли, я его не нашел… Но вы вот о чем подумайте: что скажут эти самые потомки, если я сейчас брошу дела о двух убийствах и четырех изнасилованиях и начну искать вашу яблоню? О кражах и ограблениях я уже не говорю. Современники у нас с вами, знаете ли, такие, что о потомках как-то даже и думать некогда.
Он замолчал и стал демонстративно перекладывать на столе бумаги.
– Охраняется государством, – повторила Анна. – Что ж, теперь я буду знать, что это просто слова. Пустой звук.
– Насчет охраны – это не ко мне, – сказал опер, делая вид, что не понял ее. – С кем у вас заключен договор об охране? Вот к ним и обращайтесь с претензиями. Мое дело – найти, задержать и изобличить преступника. Да, кража из городского ботанического сада – это тоже преступление.
Но что же вы мне предлагаете – мотаться по всем подмосковным деревням и дачным поселкам и инспектировать приусадебные участки?
– Не знаю, – сказала Анна. – Мне почему-то кажется, что вы просто хотите от меня отделаться. И потом, что значит – мотаться и инспектировать? Вы что же, расследуете карманные кражи, проверяя содержимое карманов поголовно у всех москвичей и гостей столицы? Есть же, наверное, и другие методы…
Длинное угловатое лицо оперативника приобрело кислое недовольное выражение.
– Отделаться, – повторил он. – Ну да, именно отделаться. Я ведь этого и не скрывал. Именно отделаться, совершенно верно. – Избавить вас от пустых хлопот и нервотрепки, а себя – от бесполезной и очень трудоемкой работы, она же – мартышкин труд. Но решать, повторяю, вам. Хотите усложнить жизнь и себе и мне – валяйте, пишите заявление.
– Я напишу, – решительно сказала Анна. – Извините, я все понимаю, но я же, помимо всего прочего, пришла к вам как официальное лицо.
Оперативник окончательно помрачнел и буквально на глазах утратил последние остатки приветливости.
– Это ваше право, – сказал он. – Ступайте к дежурному, он все оформит.
Покинув отделение милиции, Анна остановилась на тротуаре, невидящими глазами следя за проносившимися мимо машинами и торопящимися по каким-то своим делам людьми. Ощущения, которые она испытывала, были самыми неприятными. Легкие казались забитыми канцелярской вонью, на коже ощущался какой-то липкий налет, которого там, конечно же, не было и быть не могло. Мимо проехал милицейский УАЗик. Анна проводила его взглядом и криво улыбнулась. Романтический ореол вокруг родной российской милиции, и без того достаточно тусклый, теперь окончательно развеялся. Это были просто мелкие чиновники со светлыми пуговицами, только и всего. Они точно так же целыми днями перекладывали с места на место бумажки и главной целью своей деятельности полагали не общественное благо, как казалось когда-то Анне, а собственные покой и благополучие.