Мертвая вода: Стихи.

Панин Игорь

*

Уходили легко, без урона, выдавая себя за гуронов, но в тоске возвращались внезапно, да проклинали бесчувственность Запада. Метким оком промчать по разрухе — всюду предков ненужные духи; и не чаю за грани прорваться я… Шум, возня. Интернет-резервация.

2007

Отцы

А им хватало воздуха. Они не тяготились бременем достатка, ночами жгли настольные огни и разливали вирши по тетрадкам, лабали подзапретный рок-н-ролл на пустыре — пустыннее пустыни, и нежно щекотали слабый пол усами, бакенбардами густыми; фланировали важно в брюках-клеш, учились и на стройках рвали жилы. С трудом сейчас их радости поймешь, но, значит, и в то время люди жили?!. Они еще не знали, что и как, и что почем, и грянет ли расплата, но всякий неистраченный пятак бросали в банку — выручит когда-то. И

с каждой непростительной весной все злее становились и угрюмей, не лезли под корягу за блесной, невольниками оседали в трюме. Их потчевал не первый Первомай селедкой, кабачковою икрою… …Спеши, дружинник, драки разнимай, пока ларьки пивные не закроют.

2008

Чертово колесо

По воде разнеслись круги, бедный камешек плыл, да сплыл, — с головою зарывшись в ил, повстречался с бытьем другим. Сколь ни майся — наскучит дурь, запасайся дурью по май. Предосенним парком иду, и травы моей — не замай! Ветерок муде леденит, расширяется третий зрак. Говорят, победил «Зенит» и опять проиграл «Спартак». Преграждают нетвердый путь карусели, прочая муть… Прокатиться, что ли, как все, да на чертовом колесе? И скрежещут цепи: — крак-крек, и гудят канаты: — зун-зин. Пропускает к небу узбек, хоть и треплется, что грузин. А чего теряться? Да вот мой билет, только номер стерт. Пусть берет меня в оборот Черт. Пусть подсядет там, наверху, и парфюмом серным обдаст, побалакаем: «Who is who», покумекаем: «Was ist das». И сую нацмену билет; тот руками машет: «Шайтан!» «Прочь с дороги!», — рычу в ответ, и сажусь, развалясь, и — там — замечаю, что не один. Слева сев, раскрывает рот удивительный господин, и, по-моему, он не врет; говорит мне: «А помнишь, как ты чудил и с тобой была фря по прозвищу За Пятак, но мила, конечно, мила. Как рванула блузку она, как ширинку ты расстегнул, как сажал ее прямо на… А в кабинке был стон и гул. Из других кабинок на вас как смотрел православный люд! И в тот день один педераст перешел на Марин и Люд. Я замедлил ход колеса, чтоб успели вы — не спеша. На меня ты надеялся, но и сам, герой, не плошал… Сколько вод с тех пор оттекло, сколько ты разбросал камней, а пришел все равно ко мне, — потому как, факт, не ссыкло. И сейчас не дрейфь, посмотри: там, внизу, — то, что ты искал, И по счету: на раз-два-три — выбей дверь с первонатиска…» * Обдолбавшись, лежит дурак, наблюдая стерео сон… Победит когда-то «Спартак», но пока — «Зенит» чемпион.

2008

«Скорый поезд недостаточно скор…»

Скорый поезд недостаточно скор, приедается услуг ассорти. Взглядом выплеснув усталый укор, проводница запирает сортир. Пиво теплое, а раков — нема. Капли пота — по вискам, по вискам. Мой попутчик, выходя из ума, предлагает самопальный вискарь. Остановка, хоть в окно поглядим: две избушки, огороды и грязь. Ах ты, Родина, ах, диво из див, — проблеваться бы в тебя, умилясь. Едем дальше, вон березки пошли, за стакан держусь, унылый сатир. Я не буду ни грустить, ни пошлить, просто жду, когда откроют сортир.

2008

«Уходят под воду года-корабли…»

Уходят под воду года-корабли, прожитое храня. Но все колебания в мутной дали не колышат меня. Звучит колыбельная средних широт на различных волнах. А то, что любил я, минуло, и вот — обращается в прах. Летит ли к земле бесноватый болид, и грядет ли резня? — У кошек, собак ничего не болит; впрочем, и у меня. Все меньше азарта, задора, а сил — вполовину, на треть. Хотел оглянуться — себя же спросил: «Разве стоит смотреть?» В развалинах замок, руины в пыли; ни дубравы, ни пня. У кошки боли, у собаки боли, не боли у меня.

2010

«В провинции жизнь попроще…»

В провинции жизнь попроще: людей меньше, да лучше, а времени — как грязи. Зри поверх крыш — то поля в клетку, то рощи… Написать идиллию разве? Выйдешь в переулок, а у завалинки кучкуется молодежь. И в груди засвербит что-то маленькое, но въедливое, как вошь. Закусив раскатанную губу, отмахиваясь от комарья, наблюдаешь аборигенов гурьбу, взглядом — голоден, телом — рьян. Подойти бы, обнять вон ту, — в джинсах со стразами (по сельской последней моде), но ведь оттолкнет, зараза, еще и даст по морде. А вдруг подумает: «Житель столичный, — нафига посылать нафиг? Вестимо, в карманах полно наличных, да и лицом не урод, папик». И таким макаром позволит все, что угодно; пива хлебнув, станет воды тише, пискнет: «Поедем отсель, и будем свободны, рожу тебе, если пропишешь». Но это, конечно, фантазии глупые. Реальность такова, что не видать ей моей халупы, на которую давно утратил права. И пока я рефлексирую, как заезжий мусью, — ее обнимает-слюнявит другой, и она отвечает ему вза-им-но-стью и дрыгает правой ногой. Так что спешу себе мимо, считая версты ли, мили, и путая след, и шепчу: «Любите друг друга, милые», будто мне уже тысяча лет.

2008

Мертвая вода

На дворе трава — мается завитками. У глухого рва плачет змеиный камень. У глухого рва, если к закату дело, — раскатать слова тайного запредела. Бормочи в ночи, смысла мольбы не зная, Бьют ключом ключи — белая кровь земная. Бьют они ключом, бьют сквозь глазницы камня. Кто я? И о чем шепчет порой тоска мне?

В чашу соберу капель холодных гроздья, встану на ветру — да в исполинский рост я. Заговора град грянет из горла-горна… До моих палат — тропы троятся в черном. Но по шапке — мзда, если совсем житья нет. Мертвая вода раны мои затянет. Мертвая вода, — мне и живой не надо; погодят года ставить печать распада. Выводя строку, стоит ли душу нежить, коли на веку в зеркале видишь нежить? Оторви да брось — выжги нутро отравой. Хищник гложет кость, а травоядным — травы. На дворе трава — в трауре под росою. Ворочусь едва, согнутый в колесо я. Ловчий птицу бьет — влет. Беглеца настиг крик. Навью приговор — мор. — Ты мертва, вода? — Да…

2008

«Я занимаюсь всем, кроме того, чем должен бы…»

Я занимаюсь всем, кроме того, чем должен бы, — своего не пишу, читаю чужое, правлю… Сбежать бы, как князь какой, от дурной волшбы в Ярославль из Переяславля. Или откуда они там драпали и куда? Все равно, действительно все равно… Опрокину стакан — по вкусу вода, а на деле водка или вино. И плюю в окно, ибо там ничего интересного, как и вообще, как и везде; не свожу с ума психиатра небесного болтовней о своей звезде. Жизнь, вестимо, стращала, да не устрашила. знал бы прикуп — торчал бы где? А вот кем будешь ты, подполковник Башилов, если выпрут из ГИБДД? Но все проходит, говорил иудей былинный; пройдем и мы, постояв второпях у вокзала, у блинной, у тюрьмы. Только нищие духом верят примете, что к добру невеличка паскудит рубаху. Никакой вам поэзии, сукины дети, никаких вам стихов, — идите нахуй!

2007

Тема с вариациями

Хмурый лес поперек основного пути. Что там Данте изрек, мать его разъети?! Кто напишет о нас, выходя за поля, коль иссякнет запас нефти, газа, угля? Вот и все, голытьба, бесшабашная рать, не судьба, не судьба эту землю топтать. Скоро вскочит на храм, как петух на насест, непривычный ветрам полумесяц — не крест. А и Вещий Боян мне тут форы не даст: матерей-несмеян скроет глинистый пласт, и потащит рабынь на восточный базар просвещенный акын, кто бы что ни сказал. Эта песня куда горше боли моей, пейте впрок, господа, будет много больней. Мой непройденный путь — мирозданья игра; ну и ладно, и пусть, ближе к теме пора. Невеселый оскал кажет битый орел; слишком рьяно искал, ничего не обрел, жемчуга да икру я на ситец менял. Но когда я умру — воскресите меня.

2009

Loveinternet

В окне — рассветно… На мониторе — 5:30, точно! По долгу страсти наполнил море слюной проточной. Зрачки все шире, сосуды уже, бьет сердце — слышь, как?! Поводырем мне исправно служит слепая мышка. Брожу по тайным, запретным тропам, верчусь на месте; остановился у врат Европы, пароль известен. Теперь осталось лишь прицениться — считай по ленте. Журавль нужен или синица — в ассортименте.