Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
Подростки захихикали.
— Ну расскажите, пожалуйста, хоть что-нибудь! — не унималась Оксана.
— Ну ладно, — сдался я, понимая, что просто так не отстанут, — расскажу вам одну историю.
Одной историей не обошлось. Я рассказал им, как прапорщик Семенов сбил беспилотник берцем. Нет, я это не выдумал, все произошло на моих глазах — легкий противопехотный «комик» вылетел из кустов прямо на прапорщика, который сидел и переобувался. Увидев идущий на бреющем маленький аппаратик, прапор рефлекторно кинул в него то, что держал в руке — то есть, левый ботинок. И попал. Шнурок намотался на винт,
Потом я рассказал, как две группы ЧВК-шников взяли друг друга в плен. Обе были условно «наши», но, по некоторому стечению обстоятельств, представляли разные интересы разных групп. Равные по численности и боевой подготовке и знающие друг друга лично, они не хотели драться и не могли отступить, поэтому сдались друг другу одновременно. Выяснили, кто из нанимателей готов дать больше выкуп за своих, объявили его победителем и поделили деньги.
Рассказал про опасное развлечение дуреющих от жары и скуки контрактников — «утиную охоту». Рой ударных минидронов с распределенным самоуправлением в режиме поиска цели летает очень красиво — рисуя в небе объемные фигуры из черных точек. Это называется забавным словом «мурмурация», но тому, на кого они наведутся, будет не до смеха. К счастью, пехота для них — слишком мелкая цель. Они заточены под легкую бронетехнику, вертолеты, тяжелые беспилотники и так далее. Что-то, что стоит дороже полусотни маленьких аппаратов с кумулятивным боеприпасом. Поэтому несколько человек могут ходить возле этого роя на расстоянии броска камня и быть в относительной безопасности — распределенный, составленный из связанных по радио микромозгов, управляющий ИИ не считает их за цель. Вот и повадились ребята развлекаться — подбираться поближе и отстреливать аппараты по одному из бесшумок. Азарт «утиной охоты» в том, что побеждает тот, кто собьет больше дронов, но, если сбить больше определенного процента, то рой может атаковать. Определить, сколько штук ссадить до того, как ИИ сочтет это атакой, — целое искусство, построенное больше на интуиции и безбашенности, чем на математике. Командование строго запрещает такие развлечения, но контрактники кладут на запреты.
Рассказал, специально для девочек, как сержант Пономарев, белокурый и белокожий великан, влюбился вдруг в черную, как калоша, местную девицу, длинноногую, худую, как велосипед, с огромными черными глазами испуганной антилопы. Она не говорила ни по-русски, ни по-английски, но это им ничуть не мешало. Он бегал к ней ночами через нейтралку, вымазывая физиономию черным гримом, чтобы не светиться в прицелах. Бог весть как они находили друг друга в темноте, но справлялись. А когда команда оставила точку, сдав ее наступающим повстанцам, вывез свою зазнобу в контейнере из-под зенитной ракеты. Все об этом знали, но все делали вид, что не в курсе, потому что повстанцы поступили бы с ней нехорошо.
Для девочек я соврал, что потом он увез ее в Россию и они поженились. На самом деле я понятия не имею, чем там дело кончилось.
Я рассказывал и рассказывал — все те истории, которые очень весело вспоминаются, будучи отдалены от тебя временем и расстоянием. Когда ты уже забыл, как звучит ночной вельд, что остается от тех, кому не повезло в «утиной охоте», и как пахнет горелая коробка MRAP, если экипаж не успел вылезти. Меня слушали, затаив дыхание, и даже в смарты никто не косился.
— А почему вы про себя ничего не рассказываете? — кокетливо спросила Оксана, когда я закончил.
— Я был военкором. Не участником, а наблюдателем. Не важно, что происходит со мной, важно — что вокруг меня. Особенности работы.
«Такой скромный!» — прошептал в углу девичий голосок.
— А теперь вы кем работаете? — спросил Виталик.
— Фиктором. Это вроде игрового… даже не знаю. Настройщика? Тестировщика? Сценариста? Все сразу.
— В «Аркануме»?
— Да. Играете?
— Конечно! Да! Еще бы! — послышались голоса.
— Серьезно? Все?
— Ну да, — пояснил Виталик, — это же обязательно.
— В смысле? — удивился я.
— «Кобальт» — один из спонсоров «Макара». Они выдали нам смарты, очки, обеспечили подключением, оплачивают трафик. А мы должны играть не менее двух часов в день. Выполняем всякие игровые задания, записываем впечатления, делаем отчеты…
— О, так мы почти коллеги!
В ответ послышались смешки — с этой точки зрения они ситуацию не рассматривали.
— Так, что вы тут за курятник устроили? — в дверях стояла, подбоченившись, Клюся. В черных шортах, черной майке и почему-то сапогах.
Все затихли, глядя на нее чуть испуганно.
— А ну, детишки, выметайтесь. Детское время кончилось. Оставьте взрослых наедине, им есть чем заняться.
Подростки покинули помещение переглядываясь и перешептываясь, но безропотно.
— Блин, Клюсь, зачем этот цирк? — спросил я недовольно. Мне не слишком нравилось, что она изображает из себя мою любовницу.
— Меня это развлекает. Кроме того, это месть.
— Это за что же?
— За то, что сегодня ко мне явилась дура, у которой в лифчике больше, чем в голове, и обещала глазки выцарапать, если я, как она выразилась, буду «мешать вашему счастью».
— Очаровательно. И что ты ей ответила?
— Вот это, — Клюся показала на прислоненную к стене биту. — Сообщила, что она будет собирать выбитые зубы сломанными руками. А у тебя правда торс как у супергероя, и ты можешь проломить кулаком доску? Покажешь? Торс, я имею в виду, доски меня не интересуют.
— Клюся! Ну хоть ты…
— Что «Клюся»? Мне уже все уши прожужжали твоей мускулатурой, а я, кажется, единственная ее не видела. Хотя все считают, что мы тут непрерывно сексом трахаемся.
— С твоей подачи считают, — напомнил я.
— Им просто хочется драмы, а я не хочу их разочаровывать. У них и так скучная жизнь.
— Эй, вы, так называемые «взрослые», — недовольно сказала Настя, — вы можете отвлечься от бесконечных разговоров об этом вашем сексе? Я хотела бы узнать, что вы задумали.
— Собираемся прогуляться, — ответил я. Романтическая прогулка при луне.
— Я серьезно.
— Надеюсь найти Марту. Клюся покажет дорогу.
— Мне с вами, конечно, нельзя?
— Не, Настюх, не надо, — неожиданно мягко сказала Клюся. — Там реальная жесть. Твой пожилой папахен будет постоянно думать, как бы с тобой чего не случилось. Надо беречь нервы родителя.
— Всего лишь «пожилой»? — спросил я, когда мы вышли из комнаты. — Не «дряхлый старикашка»? Не «трухлявый пенсионер»?