Мертвая зыбь
Шрифт:
Но в Праге Лангового ожидали не только «философские» беседы. Его подверг допросу некто Зайцев, начальник разведки Кутепова, типичный жандармский полковник. Ланговой говорил ему, в сущности, правду, исключая, конечно, «увлечение» идеями евразийцев и «разочарование» в революции.
— Да, я сын профессора медицины.
— Да, я участник гражданской войны. Награждён орденом Красного Знамени.
— Да, разочаровался в революции. Разделяю убеждения евразийцев, потому не в чести у стариков, руководителей «Треста», считаю их недостаточно активными. Это люди с устаревшими понятиями.
Жандармский
После этого допроса по методам охранного отделения (которого, по молодости лет, при царизме Ланговой не мог испытать) «евразиец» из Москвы попал на совещание представителей евразийских групп по вопросам «идеологии».
Началось совещание с глубокомысленных рассуждений о будущем России.
— Государство должно быть монархией — сложной, крепкой, сословной, жестокой до свирепости. Церковь должна быть властной, быт обособленным, законы весьма строгими, наука должна сознавать свою бесполезность для духовного развития!.. — восклицал оратор.
«Где, у какого мракобеса они вычитали этот бред?» — спрашивал себя Ланговой.
— День катастрофы на Ходынском поле есть счастливый день в русской истории! — восклицал другой оратор. — Это день жертвоприношения самодержавному монарху…
«Ну не кретины ли, нести такую чушь после Октября семнадцатого года», — думал Ланговой. Это изречение оратора вдруг прервала брань.
Против так называемой «английской» группы эмигрантов, осевших в Англии, выступали Артамонов и Арапов, уличая Малевича, Зайцева, Трубецкого, Савицкого в грязном шпионаже в пользу Англии.
Ланговой понял, что ему надо выступить. Он старался доказать, что в нем тоже есть «состав гениальности», и действительно удовлетворил почти всех, когда сказал, что «Россия должна быть империей ума, элегантности и красоты».
— Почему бы, изверившись в династии Романовых, не вернуться к династии Рюриковичей?! — восклицал он.
Это вызвало негодование Арапова, который грозил поднять крестьянство против любой династии.
Словом, совещание превратилось в хаотическое словопрение, после которого все разошлись с головной болью.
Важной темой совещания было обсуждение отношения к «Тресту». Якушев для вида возмущался критикой евразийцев, грозил расправиться с ними. Лангового спрашивали: можно ли создать отдельно от «Треста» самостоятельную организацию? Решено было всю евразийскую деятельность в России сосредоточить в руках Лангового, без вмешательства «Совета семи». Только Артамонов стоял за полное подчинение «Тресту», и это доказывало его абсолютное доверие Якушеву и другим деятелям «Треста».
Участие в пражском совещании «Трест» считал полезным. Здесь были не просто пустые словопрения. Надо было использовать возможность посеять раздор между «молодыми» и «старцами» и этим ослабить белую эмиграцию. Вместе с тем такие люди, как, например, Арапов, постепенно убеждались в бесцельности борьбы с советской властью.
На
Но, кроме искусственно созданной для видимости евразийской «оппозиции», внутри самого «Треста» назревала действительно опасная оппозиция — Стауниц, Захарченко, Радкевич.
66
Мы знаем, что Стауниц, Мария Захарченко и Радкевич часто действовали, что называется, «втёмную», не ведая, кто на самом деле руководил «Трестом». В первое время Захарченко и Радкевич восхищались «солидной» работой МОЦР. Но шли месяцы, а видимых результатов — восстания, терактов, не говоря о перевороте, — не было и не предвиделось. Преклонение Захарченко перед Якушевым сменилось глухим недовольством. Она возмущалась его медлительностью, требовала активных действий, искала себе единомышленников, и ей показалось, что самым подходящим союзником может быть Стауниц.
Она почувствовала в нем авантюриста, циника; его ловкость, опыт в конспирации, даже коммерческая жилка азартного игрока расположили Захарченко к Стауницу (настоящая его фамилия была Опперпут). Кроме того, возникла и личная симпатия. Хотя Опперпут-Стауниц был женат, семейная жизнь у него не ладилась. Мария Захарченко ему нравилась, нравилась её страстная, темпераментная натура. Правда, она была немолода, но ещё привлекательна. Её муж, Гога Радкевич, как уже мы знаем, во всем подчинялся своей жене. Ради конспирации одно время он работал в автомобильных мастерских. Мария Захарченко часто оставалась наедине со Стауницем. Вот тут и началось их сближение. Захарченко однажды повела откровенный разговор о том, что Якушев и Потапов медлительны, бездеятельны, что они против террористических актов, между тем Кутепов только для этого и готовит свои кадры.
На некоторое время Захарченко прекратила эти разговоры, когда умер мнимый руководитель «Треста» генерал Зайончковский и серьёзно заболел Потапов. Якушев имел предлог, чтобы этим объяснить ослабление деятельности организации. Но время шло, и Мария Захарченко снова заговорила о недостаточной активности «Треста». Стауниц сказал об этом Якушеву, через него эти разговоры стали известны Артузову и его сотрудникам.
Получалось, что в «Тресте» существуют, так сказать, три течения: первая группа — Якушев и Потапов. Их цели — накопление сил, отрицание интервенции, выбор момента для выступления. Вторая группа — евразийцы во главе с Ланговым. Третья группа — крайняя — экстремисты Захарченко, Радкевич, Стауниц и засланные по соглашению с «Трестом» кутеповские офицеры.
Якушев поручил Стауницу конспирировать с Марией Захарченко (как бы втайне от самого Якушева и Потапова), то есть вести переписку и переговоры с Кутеповым. Это было необходимо, чтобы руководство ОГПУ знало о террористических актах, которые готовил Кутепов.
Подготовку терактов Кутепов мог скрыть от Якушева, чтобы потом поставить его перед фактом. Но от «племянников» он ничего не скрывал, зная, как ему предана эта пара. Вот почему руководство ОГПУ решило осуществить поездку Марии Захарченко в Париж: все, что она могла там узнать о тайных действиях Кутепова, она бы не скрыла от своего конфидента Стауница-Опперпута.